Христианство и религии мира - [61]

В Риме начинается как бы великий съезд богов и великий взаимный обмен опытом, который приводит к все большему сближению и слиянию разных культов. Например, конкурировавшие вначале культы Изиды и Великой Матери становятся похожими один на другой. «Матерь получила свою серию праздников, праздников весны с эффектно драматизированным мифом о смерти и воскресении Аттиса; аналогия с прежними праздниками в честь Озириса и Изиды была очевидной и вела к отождествлению обеих богинь.

Такое отождествление, не ограничившись этими двумя богинями, становится характерной особенностью синкретизации, облегчая переход ее адептов к христианству»[55]

Римские цезари, как и Птолемей египетский, предпринимают попытки сделать из религий смесь, которая смогла бы сцементировать государство, созданное из множества разнообразных элементов, границы которого простирались от Англии и Татр в самую глубину Азии и Африки. Когда Аурелиан установил культ «непобедимого солнца» как высшего божества Римской империи, торжественным днем его праздника стало 25 декабря, день зимнего равноденствия, считаемый днем рождения нового солнца, нового бога. Весенний день воскресения бога из мертвых в культе Великой Матери, зимний день рождества бога в государственном культе солнца — это два камешка в мозаике, которую представляет из себя христианство. Ведь и по сей день христианский бог рождается 25 декабря, а воскресает из мертвых весной.

Проникновение восточных религий в Рим, их укоренение там, расширение их влияния — все это вызвало к жизни еще одно явление, заслуживающее нашего внимания, — мистерию. Восточные религии любят таинственность. Она необходима жрецам для того, чтобы держать толпу почитателей вдали от совершаемого в храме. Непосредственный контакт с богом — таинство. Он должен быть таинством, чтобы бог не стал будничным, чтобы страх перед его непознанными возможностями поддерживал его авторитет. Прежде чем «непознаваемое» стало предметом метафизических рассуждений философов, была подготовлена почва темнотой храмов, таинственностью различных «святых» мест. Они недоступны для рядовых почитателей, туда допускаются лишь посвященные, и то не все. Есть такие места, куда имеет право входить только один верховный жрец.

Уже в религии греков были свои мистерии, связанные с культом Деметры. Рядом с этим хлебным культом появился культ крови бога, которая очищает, дает некое неопределенное избавление. Мистерия в честь Митры соперничает с мистериями в честь Матери Богов и Аттиса, с мистериями Изиды, Деметры.

Божий хлеб и божья кровь… Нет, мы не утверждаем, что непосредственно из этих варварских обмываний кровью священного быка выросли христианские таинства исповеди и причащения. Но и то и другое было создано человеческой мыслью, сотворено человеком. Следует также заметить, что христианские религиозные обряды вовсе не были открытием. Мистерии, полные божественных тайн, подготовили признание истиной слов евангелия: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите; сие есть тело мое. И взяв чашу, и благодарив, подал им и сказал: пейте из нея все, ибо сие есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая, во оставление грехов» (Матфей, гл. 26, ст. 26–28).

Мистерии, приобретшие большую популярность в Римской империи, были, таким образом, добавочным элементом, ускоряющим синкретизацию, слияние разных религий в единый поток, из которого, в свою очередь, могла возникнуть новая форма верований, могла появиться новая фигура бога, более совершенного, чем Митра, более соответствующая страданиям людей, «вздохам угнетенного человека». Это была человеческая фигура, настолько идеализированная, что утратила человеческие черты. Бог еще был человеком и в то же время уже не был им.

А вздохи угнетенного человека раздавались тогда по всей земле, т. е. по всей Римской империи. Вздыхали рабы, угнетенные свыше всяких мер. Вздыхали евреи, «святая святых» которых была растоптана тяжелой стопой римского солдафона, не оставившего от нее камня на камне, а тот, который так часто угрожал своему избранному народу: «мне — отмщение и аз воздам», теперь молчал. Вздыхали богачи, со страхом всматриваясь в своего «принцепса» — императора, опирающегося на мечи преторианской гвардии. Что же, у них было богатство, были рабы, были почести, но… «денежные поборы разоряли Италию, опустошали провинции, земли союзных народов и так называемые вольные города. Грабеж затронул и богов — были ограблены храмы столицы, из которых забрали все золото, приносимое божеству во времена триумфов и свадеб, в минуты счастья и беды многими поколениями римских граждан», — как пишет Тацит в своей «Истории». Почти на каждой странице Тацит приводит имена и фамилии сенаторов, патрициев, вельмож, убитых по повелению императора, осужденных на смерть, ограбленных. За милость считалось приказание покончить с собой.

Наконец, самое важное: трезво оценивая экономическую и общественную ситуацию в государстве, многие видели неизбежность краха. Древний мир, замкнутый в границах Римской империи, дошел до вершины своего развития и остановился. Опирающаяся на труд рабов система производства не могла больше увеличивать и улучшать выпуск продукции. Необходимо было изменить общественный строй в корне, но поиски в этом направлении давали ничтожные результаты. Система колонов (вольных поселенцев, колонистов) была непоследовательна, освобождение части рабов тоже не давало нужных результатов, и они избегали труда, который всеми презирался. Императоры искали новую религию, но ни установление культа непобедимого солнца — покровителя государства, ни христианство (не вводимое сверху, а распространяющееся среди народных масс, ищущих спасения) не могли задержать неумолимый процесс распада. Трещали и разваливались социальные связи, трещало и падало здание государства, пока не рухнуло под напором варваров с Севера и Востока. На его развалинах и возросла новая религиозная доктрина, переплавившая в римском тигеле разнообразные представления и культы. Сравнительно с прежними религиями ее уровень был гораздо более высок.