Хреновинка - [52]

— Как? — ополоумел гость. — Вот ваша председательша.

— Тьфу! — плюнули обе тетки. — Наш Настасей бородатый… Это он, брюхан, полюбовницу свою привел… У него их…

Настасья вскрикнула, хлопнулась врастяжку, захрипела.

— Обморок… Воды! — засуетился гость. — Кофту расстегните. Смочите грудь.

Тетки — к неизвестной бабе. Живо кофточку долой, вот так фунт — замест того-сего — ха-ха — ку-деля!

— Боже милосердный! — в страхе перекрестился мельник и попятился. — Кто же это? А?!

Тетки в хохот, в визг, понять не могут. Лежавшая вверх носом председательша шевельнула правой ручкой и чихнула.

А мельник плаксиво на колени перед гостем пал.

— Ваше скородие, как вас, с непривыку… Голубчик! Не губи… Действительно — мужик это… Только очень бритый… Враг попутал… То есть ах, боже… с перепугу все, согласуемо. Просто неисповедимо как… Ах, ах, ущерб какой… Вставай, рыжий черт!! — сдернул мельник шаль с плешивой головы Настасея. — Ишь развалился, быдто дохлый гусь… Кланяйся!.. Проси прощенья!..

Гость — брови вверх протирал вспотевшие очки и взмыкивал, потом стал неудержимо хохотать. Настасей помаленьку приходил, слава богу, в чувство.

Через десять дней, приказом города, были перевыборы в сельсовет и женотдел.

ПЛОВЦЫ

Море играло, как через край шампанское. Волны били в скалы и тщательно вылизывали пляж. Солнце обдавало, как из печки. И если взглянуть с обрыва, от беседки, можно видеть: пляж обрамлен длинным кружевом обнаженных тел. Дырявый заборчик отделяет женскую и мужскую половину. Вот несколько четвероногих подползли к щели и всосались взглядом в запретные обители женского эдема.

— Товарищи!.. Нехорошо… Неловко, — окликнули их.

С моря донесся резкий крик:

— Тону! Спасите…

Кружево тел сразу вздыбило вверх, кружево хлынуло к волнам. И путаные фразы:

«Тонет… Тонет… Вынырнул… Кто умеет плавать? Товарищи, на помощь… Эй!..»

На берегу — общее смятение. Никто плавать не умел. Бестолково суетились: «Лодку, лодку!» — «Я бы мог, да судороги у меня».

Вдруг из женской половины бросилась в волны длиннокосая нимфа. Искусно и быстро рассекая воду, она легкими взмахами плыла к утопавшему. Все замерли. Тысячи глаз влипли в нимфу, ждали подвига. Вот утопающий вынырнул, поболтал руками и — камнем вниз. Нимфа, круто повернув к нему, нырнула. И чрез мгновенье, при общем восторженном крике, на морской поверхности забелели два тела. Пловец был спасен.

Довольно интересный случай, прошумевший на весь Крым. Завершился он тоже интересно, по пословице: «Из огня да в полымя», — парочка поженилась.

С тех пор счастливые новобрачные всегда уединялись для совместного купанья куда-нибудь под скалу, в прохладу.

Миша Пташкин слепо верил в случай.

— Вот, черт его бей, какое счастье человеку привалило… Вместо того чтоб захлебнуться, такую красотку в жены взял… Где тут справедливость? Где закономерность? Темный случай, судьба — и больше ничего… Тьфу, черт! — ерепенился Мишка Пташкин и его угреватое, красное лицо с усиками щеточкой нервно дергалось. — Тоже приемчик, черт его бей, — продолжал он. — Наверно, нарочно прикинулся, гадина… Мазурик, больше ничего… Такую провокацию пустить. Да я бы…

— А ты попробуй сам… Ты тоже ведь жениться собираешься, — сказал ему приятель, телеграфист Очков.

— И попробую, — волновался Миша. — Думаешь — не попробую? Очень просто, возьму да и попробую. — Он тонкими, в бородавках, пальцами отщипывал ягодки винограда и ловко швырял их в рот. — Например, Зоя Петровна… Это не товар, по-твоему? А мускулы… Ты видал, какие у нее мускулы? На состязании в плавании второй приз взяла. Уж я ли за ней не ухаживаю? И сладостями разными пичкаю, например мороженым. И в горы верхом прогулки устраиваю. А она на меня — нуль внимания. Я по крайней мере на трех скамейках и на четырех деревьях в парке ее имя вырезал. Я с риском для жизни залез ради нее, как орангутанг, на новую беседку и на самом видном месте изобразил красной краской ее и свои инициалы с сердцем, проткнутым амурной стрелой любви! Вот до чего дошло… Меня чуть не арестовали за это, едва убежал. А она взглянула и — ни звука. Далее сказала: «Государственное имущество способны портить только дураки и хулиганы». Третьего дня хотел немножко обнять, вроде как случайно, а она: «Нет, уж вы, пожалуйста, того…» Через это я прямо-таки сгораю, во всем теле страшный вольтаж. Нервы — дрянь. Бессонница. А если уснешь — голые женщины в двусмысленных позах снятся. Я, конечно, не предлагал ей брак, я понимаю, что моя физиономия ей не нравится. А вот ежели я стану тонуть, а она, спасая утопающего, на мою мускулатуру вблизи взглянет, тогда посмотрим, кто кого…

Широкоплечий кривой телеграфист Очков на все лады подхихикивал над ним, наконец разразился звонким смехом:

— А ты в самделе, попробуй, Миша, раз на свой вольтаж надеешься. Может, и тебе фартанет…

— Обязательно попробую! Только в тихую погоду. И когда море посильней прогреется.

Через неделю у Миши был такой разговор с Зоей Петровной Голоноговой.

— Ах, Зоя Петровна, — сказал он, вытягивая длинную шею с кадыком, — я еще три фунта потерял. Вы не догадываетесь почему?

— Нет, не догадываюсь, — сказала девушка.