Хрен С Горы - [103]

Странно, конечно, пять лет до этого сколько раз попадал под дождь, и бывало не раз даже холоднее, чем сегодня, но почему-то никогда не мёрз, как сегодня. Посидев у костра и обсохнув, я немного согрелся, но зато вернулась утренняя разбитость, правда теперь к ноющим мышцам прибавилась ломота в суставах. Уж не заболел ли я…

* * *

Обсуждение планов по усмирению Хона с Вэем, на которое допустили Ванимуя с частью его людей, прошло как-то мимо меня. Я больше был озабочен раскалывающейся головой и возобновившимся ознобом. Сворачивание нашей стоянки и сборы в путь занимали меня ещё меньше. Потом я вообще отключился на какое-то время. Проснувшись посреди ночи, почувствовал себя лучше, правда всё ощущалось словно в какой-то дымке или тумане. Даже тошнота и начавшаяся рвота не доставляли особого мучения. Проблевавшись хорошенько, вновь заснул.

Утром с трудом открыв глаза, не смог встать самостоятельно. Пара «макак» по команде Гоку поставила меня вертикально, и я, для, начала опустошив желудок, с трудом переставляя ноги, двинулся в путь вместе со всеми оставшимся в моём распоряжении воинством. Увы, очень скоро я выбился из сил, и мои сопровождающие вынуждены были тащить меня на себе.

Дальнейшее слилось в череду пробуждений, во время которых меня обычно выворачивало наизнанку, и проваливаний в болезненное забытье. Временами, кажется, я материл окружающих, обзывал их фашистами и троглодитами и требовал оставить меня в покое, бросить на дороге, чтобы хотя бы от тряски перестало мутить и тошнить. Но вполне возможно, это происходило только в моём воображении. Впрочем, особого значения это не имело, поскольку выражал свой протест условиями транспортировки я на совершенно незнакомом кому-либо на острове Пеу языке. Да и знай мои «макаки», что я приказываю, вряд ли они бросили своего «пана оленя».

Наконец, через целую вечность меня оставили в покое. То есть положили и больше никуда не тащили. После чего я отключился окончательно…

Глава семнадцатая

В которой герой, придя в себя, неожиданно обнаруживает существенное изменение своего социального положения.

— Он очнулся! — раздался вдруг незнакомый женский голос. Несколько долгих секунд я пытался сообразить, кто это очнулся, и какого хрена об этом нужно орать мне прямо в ухо. Да ещё на каком-то нерусском языке, который, тем не менее, я почему-то прекрасно понимал.

Глаза открыть удалось с большим трудом. А подняться с довольно жёсткого ложа я вообще не смог. Даже не сумел приподняться. Так что оставалось лежать и смотреть на жерди и сухие пальмовые листья, образующие потолок хижины. Правда, слишком долго мне этого делать не дали: топот множества босых ног, и помещение наполнилось толпой, галдящей на разные голоса.

Как это ни странно, но в этой разноголосице я очень быстро начал вычленять отдельные осмысленные предложения. Собравшиеся вокруг меня тёмнокожие дикари в основном выражали радость по поводу того, что какой-то Сонаваралинга и «пану олени» наконец-то вернулся из мира духов в мир людей.

И тут вдруг в голове щёлкнул некий переключатель, и сразу всё стало на свои места: Сонаваралинга, он же — «пану олени» — это я и есть. А вокруг меня никакой не бред, а самая что ни на есть объективная реальность, данная нам в ощущениях, как когда-то было написано в школьном учебнике обществоведения. А бредил (или спал?) я, наоборот, когда только что ругался с Олькой и пытался убедить маму, что вовсе не пьян, просто на учёбе сильно устал, вот язык и заплетается.

Теперь оставалось понять, где я нахожусь. С этим начались проблемы — попытка выдавить из себя хотя бы пару слов была совершенно безуспешной: распухший язык, казалось, занимал весь рот, и не представлялось никакой возможности пошевелить им хотя бы на миллиметр, горло также не желало меня слушаться.

Пока я безуспешно боролся с не подчиняющимся своему хозяину речевым аппаратом, шум-гам вокруг моего ложа был резко прекращён всё тем же пронзительным женским голосом, вырвавшим меня из забытья. Его обладательница, не стесняясь в выражениях, орала на набившихся в хижину, что нечего мучить тяжелобольного воплями и глупыми вопросами. Робкие попытки моих орлов оправдываться были пресечены самым беспощадным образом, и члены славного воинского братства «пану макаки», доселе не терпевшие ни одного поражения, постыдно ретировались. При других обстоятельствах это могло бы меня, как их «пану оленя», очень сильно огорчить. Но сейчас мне было просто всё равно. Тем более что наступившую тишину я воспринял с облегчением. А поднесённую ко рту плошку с водой с радостью. Глотать, правда, было тяжело. Так что больше пролил на подбородок и грудь, чем выпил.

Точно с таким же равнодушием я отнёсся к тому, что прогнавшая «макак» дама, принялась обтирать меня, начиная с ног, чем-то влажным: быстро, сильно, в то же время аккуратно и даже нежно. При иных обстоятельствах прикосновение женских рук к моему телу наверняка вызвало бы определённую реакцию организма. Но, видно, неведомая болячка, приключившаяся с его владельцем, не оставила никаких сил на проявление инстинкта размножения. Покончив с гигиеническими процедурами, незнакомка вновь дала попить. После чего я почти сразу же отключился. Но на сей раз, кажется, это был нормальный сон, а не потеря сознания от болезни.