— Закончил? Словесный поток иссяк? — спокойно осведомился брат. — Никто тебя не замещает, hasst'an schard, не фиг по чужим мозгам шарить. Полезешь ещё, такой метемпсихоз организую — до конца жизни глюкозу будешь через трубочку всасывать. Kano sy Faro'ngad sy shwaarmequin, dimfeigh баранья.
Я несколько раз повторила фразу про себя, стараясь запомнить. Послать к лешему в болото на высоком вирте — это вам не с зомби в догонялки играть, калибр другой!
Зима онемел. Судя по взгляду — онемел к Сашиному счастью.
— А колёса чух-чух-чух, тыгыдын-тын-тын… — робко затянула я. Вампир шагнул к чародею, чародей материализовал на ладони фаербол размером с апельсин. — Где-то тут моя радость живёт… — Мне очень хотелось решить дело миром, но дипломатия «лазерного меча» была эффективнее. — Где-то тут на Крыжополь, на Крыжополь, на Крыжополь, НА КРЫЖОПОЛЬ должен быть ПОВОРОТ!!!
У моего голоса есть одно достоинство: он громкий. Две уцелевшие стрыги рассыпались пеплом, Зиму качнуло, Саня обжегся фаерболом. Парни гневно зыркнули на меня, переглянулись и зашагали дальше.
— Как ты догадалась, что он… ну, того? — проворчал братик, помахивая вилами. — Снова озарение? На меня собак не вешай, я даже Древа Жизни на тебя не кидал.
Огоньки, тускло мерцавшие вдали, потихоньку приближались. К ним прибавился невнятный гул, словно шумело море или много людей, собравшись вместе, громко говорили, молились или спорили. Я вздохнула с облегчением: раз болтают, значит, ещё не началось! Успеем!
— «Того» — это рыба. Сырая. А я Светоч, — сухо сказал Зима, словно невзначай беря на полградуса левее, и тут же подскочил, будто ужаленный десятком гадюк сразу.
Я закусила губу, чтобы не рассмеяться, и вслух сказала:
— Никаких озарений, обычная логика. Когда некто рассуждает о вещах, которых знать никак не может… с ходу узнает в Идио семурга… или начинает говорить так, что мне мерещится, что у меня два брата, это ведь о чём-то говорит?
Зима промолчал, Саня пнул подвернувшийся под ногу камешек.
— Только это не всё. Оный некто ни разу не уличил во лжи молодую, талантливую ведьмачку. Упорно называет её Яниной Сергеевной, давит на сломанное ребро… да, на это, осторожней! Выходит, посторонним вход воспрещен.
— Совсем не читается? — вскинулся Саня.
— Да, — неохотно подтвердил вампир. — Никогда такого не было. Если без амулетов и блоков, то проницаемость полная — мысли, чувства, воспоминания. Но эта голова…
— Как сказала собака при виде баобаба: «Это неописуемо», — помог ему брат.
— Не то слово. Такая окрошка и у психов нечасто… ох.
— Продолжай, — добродушно подбодрила я. — Скажи ещё: «То ли дело ты, Саша! Есть где развернуться! Одна беда: чем глубже лезешь, тем больше охранительстваешься». Ой, тяжко в наше время работникам ментального труда! Хорошо, что я больше по ножам и топорам! Сань, раз тащишь с собой эти вилы, напряги мозги и преврати их обратно в секиру. Не мозги. Вилы.
— Ведьмусь, ты злишься? — осторожно предположил Саня.
— Я? Злюсь? На единственного брата, который пытается меня то поджарить, то испепелить? Который бьет меня по голове здоровенной дубиной — для моей же пользы, и отвешивает пощёчины, мотивируя это тем, что потом я сама ему «спасибо» скажу? За что, скажи, пожалуйста, мне злиться на бедняжку?
— Так это месть, ты, мерзкая, зловредная…
— Попытки воззвать к лучшим сторонам моей натуры тебя не спасут, Александр. Колдуй. В толпе больше толка будет от секиры, чем от ошмётков твоего резерва.
Ответа не последовало, но сердитое сопение подсказало, что всё записано, подсчитано, и на должок начисляются проценты. В Сане погибал великий ростовщик.
А шум голосов доносился уже не спереди, а откуда-то справа! Я повернула голову: огоньки светящихся окон переместились туда же. Изобретательность вампира заслуживала всяческих похвал: идти он шёл, но приходить никуда не собирался.
— Зим, тебе не тяжело? — грустно спросила я.
— Говорила мама: не связывайся с людьми: сами утонут, и тебя за собой потянут, — не слушая меня, уныло бормотал вампир. — Они тщатся стать в каждой бочке затычкой, и в каждой затычке гвоздём, а я должен быть им родной матерью… Ёкарный загрызень! А? Что? Нет. Какая к навьям разница?
— И в темноте хорошо видишь?
Сане достало нахальства фыркнуть. Он собрал кожу на лбу в умные складочки, сосредоточился и, применив ассоциативный метод трансфигурации, превратил ржавые вилы… в алебарду. Моё alter ego восхищённо хрюкнуло.
— Творец, ты меня не любишь, не могу только понять, за что, — невесело продолжал Зима. — Цветы не рву, деревья не ломаю, во сны с криками: «Отдай своё сердце!» к смертным не прихожу, так за что?! Рхат!.. Пока не жаловался. А что?
— Мы ходим вокруг деревни кругами, и меня это начинает беспокоить.
— Так-так… В чём именно выражается ваше беспокойство? — тоном заботливого психоаналитика осведомился брат и превратил алебарду в розовую лейку-слоника.
Я настойчиво переспросила:
— Почему мы ходим кругами вокруг деревни?
— Потому что вам не терпится ощутить крылышки на лопатках, а я пытаюсь вас вразумить, — нехотя ответил вампир. — Глупо отдавать жизнь за…
— Конечно.
— Что? — Саня поскрёб лейку ногтем.
