Хранители волшебства - [5]

Ивар ткнул локтем Огго под ребра, и Огго поклонился сидящему там королю.

– В-вот, я привел дам, сир, – сказал он.

– Небось, шел в обход Килканнонской вершины? Времени не пожалел, – отозвался король. – Ступай на свое место.

Огго отвернулся, он весь побелел, глаза и рот превратились в прямые черточки. Я часто видела его таким, обычно когда его дразнили дети. Несколько раз я замечала, как он с таким же каменным лицом в прямых черточках стоит где-нибудь в укромном уголке замка и по щекам у него текут слезы. Огго ушел куда-то к дальнему столу, а я подумала, что король мог бы быть и добрее.

Тетя Бек тоже так подумала.

– Там туман, – сказала она.

– Ладно, не важно. Главное, вы здесь. Идите, идите сюда, – раздраженно ответил король. – Садитесь рядом со мной. И ты тоже.

Я оцепенела. Мне много раз приходилось обедать и ужинать в замке, но за королевский стол меня еще ни разу не звали. Ивару пришлось подтолкнуть меня на помост и усадить в кресло. Я сидела и озиралась. Отсюда зал был какой-то маленький, будто пещерка, а вышитые покрывала по стенам просто страшные. Король Кениг приказал завесить настенные росписи вышитыми покрывалами, потому что, по его словам, так повелось в старину. Беда в том, что его придворные дамы не умели вышивать и учились на ходу. При ярком свете все их огрехи были как на ладони.

Впрочем, очень может быть, что королева Мевенна подстроила это из вредности. Она сидела не рядом с королем, а через одно кресло, оставшееся пустым, и была мрачнее тучи. Она довольно красивая, и волосы у нее рыжевато-каштановые, гораздо рыжее, чем у тети Бек, но вид до того мрачный, что складывается отчетливое впечатление, будто на самом деле волосы у нее иссиня-черные, а кожа с трупной просинью. Когда я сказала об этом тете Бек, она бросила «Чепуха!», но я заметила, что она старается не разговаривать с королевой. Когда я подумываю о том, чтобы выйти замуж за Ивара, меня отчасти останавливает, что у меня будет такая свекровь, как Мевенна.

Дальше, через еще одно пустое кресло, сидел старший брат Ивара Донал, наследник престола, и от свечей его борода и множество золотых браслетов блестели ржавым, а зубы – белым, когда он улыбнулся каким-то словам матери. Донала я тоже недолюбливаю. На вид сущий разбойник, а сам обходительный и умный.

Место рядом с Доналом опять-таки пустовало, а дальше сидел наш старенький учитель – мы называем его «магистр». Насупленные брови у него нависли над глазами, словно утесы.

Мне бы насторожиться при виде всех этих пустых кресел, но я не успела собраться с мыслями, как снова заиграли волынки – ужасно громко и неожиданно – и король Кениг, к моему удивлению, встал. Все остальные, естественно, тоже встали. И мы уставились на дверь по другую сторону стола, откуда появилась целая процессия с волынщиками во главе.

Сначала я не заметила ничего, кроме роскошных мантий. Затем разглядела, что под первой скрывается не кто-нибудь, а верховный жрец Килканнона, очень высокий, худой и кислый. Брови у него могли потягаться с бровями магистра. При виде него сердце у меня, как всегда, упало. Мне каждый раз приходит в голову ужасная мысль, что этот человек мог бы стать моим отчимом, если бы мама не умерла. Он из тех, при ком все вянет и сохнет от добродетели. Но я никогда не видела, чтобы король вставал, когда он входит. На миг я подумала, что король Кениг, возможно, обратился в веру, потому что так тоже было принято в старину. Потом увидела среди прочих мантий красную и усталого старика в ней, с добрым, но властным лицом. Он один был в короне.

– Верховный король Фарлейн, – прошептала рядом тетя Бек. – Огго мог бы нас и предупредить.

Но не предупредил, подумала я. Думал, мы сами догадаемся. В Логре только один король, и никому так и не удалось втолковать Огго, что меньшие короли вроде Кенига – тоже короли. Поэтому когда Огго говорил «король», то, понятно, имел в виду верховного короля, властителя всей Халдии, а мы его не поняли, даже я, хотя мы с Огго сто раз об этом спорили.

Когда утих вой волынок и скрип кресел и скамей, король Фарлейн остановился за особым креслом с высокой резной спинкой, которое оставалось незанятым, потому что предназначалось ему.

– Нам необходимо свершить правосудие, – сказал он. – И свершить его следует безотлагательно, а уже затем переходить ко всему прочему. Именем всех верховных богов и низших духов открываем эти слушания. Прошу Киннока, верховного жреца Килканнона, огласить суть дела.

– Разумеется, – мрачно процедил верховный жрец. – Я обвиняю Донала, принца Конройского и Килканнонского, в грабеже, поджоге и убийстве.

– Отклоняю, – спокойно ответил Донал и повертел рукой, любуясь своими браслетами, как будто все это навевало на него скуку.

– Отклоняешь? – зарычал жрец. Его черные глаза под огромными черными кустистыми бровями свирепо сверкнули. – Да как ты смеешь стоять здесь и отрицать, что всего две ночи назад ты со своей шайкой разбойников нагрянул в Килканнон и поджег мой дом?!

На это очень многие так и ахнули, в том числе Ивар. Он повернулся к Доналу, прямо лучась от восторга и удивления. К сожалению, Ивар склонен восхищаться старшим братом. По-детски. Но восторг тут же сменился мрачной обидой. Я услышала, как Ивар прошептал: «А почему меня с собой не взял?»