Хранители веры. О жизни Церкви в советское время - [28]

Святейший Патриарх Алексий I, когда услышал ответ, папу рукоположил и назначил местом служения церковь Воскресения Христова в Сокольниках. По-моему, это был 1948 год. А мы к тому времени жили как раз в этом районе. То есть то, что Патриарх сделал для папы, была и милость Божия, и милость его. Если бы папе ездить, как многим священникам, через всю Москву, он бы не выдержал, здоровье его было подорвано. А он почти двадцать лет прослужил.

– Наталия Константиновна, как складывалась ваша жизнь после войны? Были какие-то особенности, ведь вы уже стали семьей священника?

– В это время я как раз поступила в художественную школу – там готовили и по обычным предметам. Я ее благополучно окончила. Под конец все, конечно, знали, что я – поповна. Но нашего директора это совершенно не волновало.

Когда пошло дело к завершению школы, выяснилось, что все основные отметки у меня пятерки. Поняли, что я иду на золотую медаль, некоторые учителя сильно заволновались: «Да что это такое: поповна – на медаль? Нехорошо как-то! И не комсомолка». И вот моя классная руководительница, очень хорошая учительница по математике, замечательный человек, со мной гуляла по коридору, чтобы все видели, что она меня обрабатывает. Она говорила: «Наташа, знаешь, ты подводишь школу. Тебе ничего не стоит написать заявление, вступить в комсомол. Давай пиши.

А в райкоме тебя ни о чем не спросят. Там сейчас Валя работает, которая была учительницей истории в прошлом году. Она тебя прекрасно знает, она все понимает, она тебя не спросит лишнего». Но я все-таки не пошла на это. «Ты же в институт не поступишь!» Но я решила: «Как уж Бог даст».

Так благополучно школу и окончила, но золотую медаль мне все-таки не дали. Я поступала в институт по справке, что представлена к золотой медали. А когда пришла получать документы, директор очень долго тянул, не хотел показывать мне аттестат. И наконец положил передо мной лист, на котором все наши фамилии были, и я увидела, что против моей фамилии зачеркнута оценка «пять» по математике, а поставлено «четыре». Я спросила: «Как же так?» – «Да ты понимаешь, тут из роно приходили, удивились, что у нас столько медалей. Предложили срезать одну из девочек-близнецов Левшуновых или еще кого-то. Ну, мы решили, что ты не обидишься». Я действительно не обиделась, но удивилась. Однако решила, что да, пускай Левшуновы получат свои медали. А когда это дошло до моей учительницы, то она пошла проверять, в чем дело. Выяснилось, что нашлись люди, которые дожали бедного директора, потребовали послать эту самую медаль дочери, скажем, полковника, а не какой-то там поповне.

Но это – мелочь, это такая мелочь! Вот говорят: «Как я страдала при советской власти»… Лично я не страдала. Папа – да. И мамочка тоже.

Слева: в студенческие годы

Внизу: родители-протоиереи Константин и Ирина Владимировна Смирновы. 1960-е гг.

– А какие сложности были у вашего отца?

– У него в храме был староста, от райкома, который очень папу не любил. И в частности за то, что тот очень хорошо разбирался в финансах, он же бухгалтером столько лет проработал. Конечно, налоги были огромные, старались как-то выкручиваться. Папа все это делал разумно и даже откладывал необходимое. В общем, как-то расплачивались. Но однажды, в какой год я точно не помню, но в хрущевские времена, вдруг наложили непомерно большой налог. Папа стал «воевать», разбираться. Он понял, откуда они взяли эти тысячи. Из всей Сибири приезжали в Москву для крещения крестики получать, а для покойников – венчики. Это записывали как «крещение» и «очное отпевание». А это разные цены. С налогом расплатиться помогли знакомые, а со старостой отношения плохо складывались, кончилось тем, что у папы случился инсульт. Мама в расстройстве, потому что я еще «не на ходу» – я тогда уже в институте была, но все-таки еще не работала. Машечка – вечно больная. И обратиться маме не к кому: ни ее отца, ни деда – людей, у которых она могла бы попросить помощи, совета, молитвы, – уже нет в живых.

В один из этих дней мама шла по Сокольникам, по улице рядом с мостом. Падал крупный снег, мела поземка, людей было мало. И вдруг она увидала, что из-под моста на нее идут ее дед и отец. Они оба были высокие, широкоплечие, с бородами. Бороды развеваются, они идут к ней навстречу, а под ними – метет поземка. Мама, потрясенная, остановилась. Они дошли до нее, обошли ее с двух сторон и исчезли. После этого папа поправился буквально в одночасье. Хотя у него был инсульт очень серьезный, через неделю он поднялся, а старосту из храма убрали, поставили другого человека.

– Каким человеком и священником вы помни те своего отца? Какой была ваша мама?

– Папа был очень благоговейный священник. Он считался исповедником строгим, но и милостивым. Очень серьезный был, не пренебрегал никакими каноническими правилами. Но что называется, не мелочился, мог творчески к чему-то отнестись. По отношению к нам был невероятно добр, но не слащаво, а как-то очень мудро, очень спокойно. Я рассказывала, как бабушка меня воспитывала. Так вот папа воспитывал немножко по-другому: он мог что-ни будь спеть или смешное сказать. Например, ему не нравилось, когда я уж слишком старалась «красоту» навести, тем более чтобы в школе мальчикам понравиться. Ему хотелось меня оградить, так сказать, от всех сложностей жизни. Поэтому, если я вертелась перед зеркалом больше, чем он считал нужным, папа говорил, например: «О внешней красоте изрядно попекохся, внутреннюю же презрех Богообразную скинию» [78] . Или так, например: «Искуверкилась перед зеркилом». Вроде как ничего особенного не сказал, так, смешные слова, а уже коверкаться не хотелось, и не потому, что я его боялась, мы его уважали. Папа был очень добрым, в частности к детям. Вот я наблюдаю на исповеди, к некоторым батюшкам, которые тоже к детям с любовью относятся, ребенок подходит, что-то говорит, священник его накрывает епитрахилью… И мальчик спокойно уходит… А папа так спокойно не отпускал, очевидно, ему надо было заставить исповедника оживиться, немножко проявить какие-то чувства, что ли. А не просто формально: «Соврал, утащил…»