Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли - [63]

С годами поле становилось все меньше — с востока его подпирали новостройки. Другие поля в этих местах полностью исчезли. Вскоре лишь крохотная часть бесхозной земли отделяла наш город от остальных.

В 1968 году, когда мне было одиннадцать, отец получил работу во Флориде. Уезжая, я попрощался с останками поля. Оно успело стать моим близким другом, ежедневным спутником — и вот настало время потерять его.

Со временем мы привыкли к новому месту, и нас почти не тянуло назад на малую родину. Мои бабушка и дедушка, жившие в Иллинойсе, отошли в мир иной. Другие родственники тоже перебрались во Флориду. Постепенно я утратил отношения с друзьями детства. Наши связи были разорваны, по крайней мере, я так думал. И вот теперь, спустя много лет, мне приснился этот сон — горы в Иллинойсе. Пришло время возвращаться.

В 2003 году я отправился в «Страну прерий» вместе со своей дочерью — ей было уже семнадцать лет — и ее подругой Тори. На переднее сиденье моего седана мы сложили вещи, а дети заняли задние места. Я чувствовал себя шофером по найму.

Девочки большую часть пути читали, спали и играли в карты. Мы перевалили через хребет Аппалачских гор в районе Теннеси, пытаясь обогнать Билла — так был назван надвигающийся тропический шторм. Билл оказался весьма противным парнем. Скрыться от проливных дождей нам удалось только в Иллинойсе. Дожди никогда особо не жаловали кукурузные поля Иллинойса. Небо было затянуто кучевыми облаками. Никаких гор я здесь так и не увидел. Было видно, что некоторые поля все-таки были побалованы дождями несколько дней назад. Кукурузные початки выглядели сочно, но оставались все еще зелеными. Периметр полей казался несколько неухоженным, его покрывала трава и дикие цветы. И память говорила мне, что мы попали в то самое яркое иллинойское лето...

Я свернул на 50-е шоссе и надеялся добраться до Паны — родного города своего отца — до того, как начнет темнеть. Пана — небольшой городок на задворках Иллинойса. Там мой дед работал врачом, занимал должность мэра, а в детстве играл полузащитником в местной футбольной команде. Когда мы жили в Арлингтоне, то каждое лето ездили в Пану. Я знал здесь каждый закоулок.

Кстати, мое самое первое воспоминание в жизни связано как раз с Паной. Мне было три года. Я бродил по дому. Мой дед лежал на кровати. Ему нездоровилось, и я старался не шуметь. Тогда я еще не понимал, что он умирает.

В какой-то момент я молча прошел мимо него, и наши глаза встретились. Дед слабо улыбнулся. Он захватил меня своим взглядом, и тогда — мне было всего три года! — я ощутил его любовь.

Говорят, что самое первое воспоминание обычно позитивно. Мое воспоминание относится к тому моменту, когда старик и младенец в последний раз посмотрели друг другу в глаза, удаляясь друг от друга в разных направлениях. Это воспоминание о деде было единственным, но символизм нашей встречи проявлялся впоследствии снова и снова, когда старое встречалось с новым, проникаясь взаимоуважением и любовью.

Пока мы ехали по шоссе, дорога извлекала из глубин моей памяти и другие воспоминания. В 1984 году в рамках трансконтинентального похода во имя Земли мы пересекли Иллинойс именно по этому шоссе. По этому же маршруту когда-то совершалась миграция бизонов. Я и тогда подумывал свернуть в Пану, но не хотел бросать группу. За пять месяцев путешествий мы срослись в плотный клубок, сплетенный из двадцати пяти человеческих жизней.

Во время этого похода мы пережили удивительное, волшебное чувство единства и гармонии с Землей и друг с другом. Было очень хорошо. Мы делились друг с другом едой, помогали, когда кто-то уставал или терял настрой, и вежливо и с пониманием закрывали уши, чтобы не слышать по ночам того, что предназначено только для двоих. Но к этому единству и взаимопониманию мы шли долго, и шли мы через тернии межчеловеческих отношений. Мы преодолели немало трудностей, за что и были вознаграждены.

Проходя через Иллинойс, мы ночевали в городских парках, на церковных подворьях и вспаханных полях. Мы двигались словно по пестрому одеялу, расшитому лоскутами полей, деревьев и городов вроде Ливана, Одина и Салема. Хоть здесь и не было прерий, общий пейзаж выглядел крайне живописно: силосохранилища, амбары и белокаменные фермы, общим элементом которых было большое, как бы приглашающее гостей, крыльцо. Люди здесь отличались дружелюбием. Первые намеки на осень коснулись земли. Казалось, что даже пешком мы идем через Иллинойс слишком быстро. В моем путевом журнале сохранилась запись тех дней:

09.09.84: мы остановились на ночлег в парке «Лайонс Клаб» в городе Саммерфилд. Как хорошо, что там оказалась открытой беседка. Начинается буря. Военный с ежиком на голове — управляющий парком. Он не согласен со многими нашими взглядами, однако поддерживает закон, в соответствии с которым нужно стремиться к открытому диалогу между людьми. Вполне понятно, что некоторые члены клуба «Лайонс» просто опасались вандализма, и потому выступали за запрет нашего здесь пребывания. Но этот человек смело защищал нас. Он развеял их страхи и сомнения, проведя с нами всю ночь под дождем с кружкой кофе в руках. «Я с ними разберусь, — сказал он. — Они изменят свое мнение». Его, как и многих других, удивляло то, что мы шли через восточный Сент-Луис и стремились заявить об этом. Для нас же образ восточного Сент-Луиса был воплощен в рукопожатии, к которому стремились несколько наших спутников.