Хранитель времени - [130]

– Вы поклоняетесь смерти.

– Допустим. Но скажи, пожалуйста, что значит поклоняться? Или, может быть, лучше я скажу? Дарио Красное Кольцо как-то написал стихи об этом. Прочесть тебе?

– Не надо. Ненавижу стихи.

– Это свидетельствует о душевном уродстве – но я не верю, что ты ненавидишь стихи.

– Где моя мать?

– Она ждет меня.

– Где ждет?

Он опять не ответил и показал на фреску: в туманности Ориона вспыхивали звезды, у которых первые человеческие рои создавали свои поселения.

– Красиво. А как по-твоему, чем защищена эта красота?

– Не понимаю, о чем ты.

– Что произойдет, если кто-то захочет испортить или украсть эту картину?

– Зачем же ее портить? А если кому-то вздумается ее украсть, роботы не выпустят его из музея – так я думаю.

– А если и роботов тоже испортят, в каком преступлении будет повинен наш гипотетический вор? В краже? В кощунстве? В убийстве?

– Робота убить нельзя. – Я пожал плечами, не понимая хода его мысли.

– Я рад, что ты это понимаешь, Мэллори, – робота убить нельзя.

Я сжал кулак.

– Люди – не роботы. – Он молча, с улыбкой смотрел на меня. – Ты играешь словами ради собственной выгоды.

– Ну что ж, я как-никак поэт. А ты начинаешь смотреть на вещи глазами воина. Робота убить нельзя, потому что он неживой. Роботы не могут сами себя программировать и не обладают сознанием в настоящем смысле этого слова.

Я встал и застегнул свою камелайку.

– Мне не следовало разговаривать с тобой. Не понимаю, почему Хранитель Времени позволяет вам появляться на улицах.

– Потому что Невернес – свободный город, а свободу воина-поэта ограничивать нельзя.

– Свобода, – фыркнул я и покачал головой.

– Есть и другая причина. У твоего Хранителя Времени тоже есть свои роботические страхи, как и у всех. Почти у всех.

– Вы ему угрожаете?

– Я этого не говорил.

– Но подразумеваешь.

– Поэта надо слушать очень внимательно. – Он приложил к губам свое зеленое кольцо. – Мы говорим серебряными языками, и наши слова порой бывают многозначны.

– Я пришел сюда посмотреть картину, а не слушать кого-то.

Он с улыбкой поклонился картине и сказал:

– Тогда я буду слушать тебя, если хочешь. Расскажи мне о комнатах Соли. За приемной расположена другая, смежная – верно? Каков их размер? На сколько лестничных пролетов надо подняться?

Он задал мне еще несколько вопросов, на которые я не ответил. Он хотел знать, какую пищу Соли предпочитает, в какой позе он спит и прочие интимные вещи. Я сразу понял, что поэт вознамерился убить Соли.

– Уходи, – сказал я наконец. – Я не стану помогать тебе убивать Соли. Ни его, ни кого-либо другого.

Он поднес к своим красным губам красное воинское кольцо.

– О вашем путешествии к алалоям ходят разные истории – говорят, что тебе убивать не впервой.

– Что тебе рассказала моя мать?

– Что Соли твой отец и ты ненавидишь его, а он тебя.

Я смотрел на него, напружинив мускулы. Мне казалось, что мое чувство времени опять растягивается – успею ли я убить его до того, как он убьет меня? У него красное кольцо; пожалуй, не успею. Он разгадал мои мысли и сказал:

– Не бойся подойти слишком близко к смерти. Не бойся умереть.

– Все живое боится умереть.

– А вот тут ты ошибаешься, – улыбнулся он. – По-настоящему живут только те существа, которые умереть не боятся.

Мои руки снова сжались в кулаки.

– Ты хочешь сказать, что люди не живут по-настоящему. Это абсурд.

– Люди – это овцы.

– Что такое «овцы»?

– Что-то вроде шегшеев, только глупее. На Старой Земле их выращивали ради шерсти и мяса, как и до сих пор выращивают на многих планетах.

– Люди – не овцы.

– Ты так думаешь? Знаешь ли ты притчу о цефике и его овцах?

На фреске взрывались звезды, закладывая начало блестящего хаоса Экстра. Я слышал голоса за дверью в галерею, но внутрь войти никто не решался.

– Хранитель Времени тоже любит притчи, – сказал я. Давуд, видимо, воспринял это как согласие и стал рассказывать:

– Был когда-то на Утрадесе цефик, имевший большое стадо овец. Цефик был занят разработкой метапрограмм, которые, как он надеялся, должны были преодолеть его собственные, более низменные программы, и на овец у него почти не оставалось времени. Они часто уходили в лес, увязали в сугробах или просто разбегались, потому что знали, что цефику нужны их шерсть и мясо.

Я попытался измерить взглядом расстояние до двери, Давуд же продолжал:

– И однажды цефик придумал, как решить эту задачу. Он внушил своим овцам веру в бессмертие. Он убедил их, что нет ничего плохого в том, что с них сдирают шкуру – и овцы стали верить, что это хорошо, даже приятно. Тогда он написал программу, убеждающую овец в том, что он хороший хозяин, любящий свое стадо так, что готов сделать для них что угодно. Далее он внедрил в тупые овечьи мозги программу, заверяющую их, что если с ними что-нибудь и случится, то когда-нибудь потом, не сегодня. Поэтому они могут спокойно щипать траву, спариваться и греться на солнышке. Наконец – и это была самая хитрая из программ цефика, – он убедил овец в том, что они вовсе не овцы. Одним он внушил, что они волки, другим – что они талло, третьим – что они люди, а некоторым – что они хитроумные цефики.

После этого всем его заботам пришел конец, и он обратил свою изобретательность на создание более глубоких программ. Овцы больше не убегали и спокойно ждали, когда цефик придет к ним за шерстью и мясом. Цефик же…