Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [151]
Я сидел молча. На сей раз пусть он заговорит первым. И не пытайся убедить бакаба в том, чего он все равно не примет. Не настраивай его на научное мировоззрение. Если он верит в колдунов и оборотней-ягуаров, пусть его верит.
И еще я начинал понимать, что в этом обществе никто никогда не бывает в одиночестве. Для 2ДЧ присутствие нескольких человек (обезьяны, стражника, еще одного деятеля — в сетке и прочих) являлось формой уединения, хотя мы с ним вели разговор, который он хотел сохранить в тайне. Здесь, даже если в твою башку не подселили чужое сознание, ты физически не мог оставаться наедине с собой. Никто в Ише не спал один — не выходило даже один на один, — коротали ночь в небольшом помещении всем семейством, а властители мира сего — еще и со слугами и стражниками. Никто не ел в одиночестве. Если люди на минуту оказывались разделенными с остальным стадом, они начинали нервничать. Обычный человек в будничных условиях всегда находился среди себе подобных.
— Так что же мне, который над тобой, сделать с тобой?
Я решил показать характер.
— Ты, который надо мной, знаешь, как меня использовать, — проговорил я. — Иначе зачем столько хлопот?
Прошло три биения, и мне показалось, что он улыбается — не ртом; на щеках у него появились морщинки. Ну что ж, по крайней мере, этот тип не лишен чувства юмора.
— С чего это ты, который подо мной, решил, что я сохранил для тебя что-то приятное? — поинтересовался он.
Ой-ой. Что ответить?
— Я все еще держу тебя в темноте, — пробурчал 2ДЧ. Это означало: «Я все еще рассержен на тебя».
Я поднял голову и, преодолевая себя, посмотрел на него в упор. Наши взгляды встретились в запретном контакте — словно произошло короткое замыкание. Здесь визуальные перепалки не в ходу, и все же я не мог отвести глаз.
Бакаб щурился недружелюбно.
— Слушай, ты, который подо мной, — сказал он. — Я еще отдам тебе темный долг. — Он помедлил. — Я много чего сделаю с тобой.
О chingalo, подумал я. Придумай же что-нибудь.
Я в ужасе оглянулся. Стражник по-прежнему неподвижно сидел на корточках в двух руках справа от 2ДЧ, уставившись в блеклую точку на красной подстилке из хлопчатника. Обезьяна-вспоминатель перестал записывать и теперь чистил кисточку, обмакивая ее в кожаную чашечку с водой. Я посмотрел на груды корзин и тюков. Потом на старика в сетке.
Ух ты. Вот почему он показался мне необычным. Руки у него были волосатыми.
Как известно, у коренных американцев на теле почти нет волос. У меня… я хочу сказать, у Джеда, который теперь, возможно, наслаждался, попивая пинаколаду, на груди росло ровно пять волосков. А он более чем на треть испанец. Здесь же я не замечал ни одного человека с волосами на теле или на лице. Но знал, что и в эти далекие от нас времена бывали исключения, поскольку в двадцать первом веке видел две-три бородатые майяские статуэтки. Может, бороду отращивали те, кто принадлежал к избранному роду или достиг семидесяти лет. Не знаю. Я внимательнее присмотрелся к старику. В руке у него был камушек. И по тому, как он его держал…
«Это солнцескладыватель» — понял я.
Неудивительно, что ему позволили находиться здесь все это время — чтобы слышать весь наш разговор… Чем больше складыватель знал о твоих делах, тем лучше — тем дальше в твое будущее мог он заглянуть. И конечно, он должен был пользоваться твоим абсолютным доверием. Как исповедник. Вероятно, он долгое время не выходил отсюда. Был своего рода пленником — ведь он знал тайны.
Я повернулся к складывателю и сказал:
— Я, который рядом с тобой, прошу об игре.
(38)
Голова складывателя под сеткой чуть наклонилась.
— Сейчас у меня ничего нет, — продолжал я. — Но то, что я смогу найти в этот огонь, или в следующий, или в тот, что за ним, я предложу тебе и Госпоже Экскремент, Няньке Этого Вечера, 9 Темноты, 11 Дождевой Лягушки, — (это был понедельник, 28 марта 664 года н. э.), — а также Маму и Ждущей Женщине, курительницам игры.
Молчание.
Сетка дернулась. Я истолковал это движение так: старик повернул голову, чтобы посмотреть на 2ДЧ. Я тоже взглянул на бакаба, а он на меня. Опять произошло короткое замыкание, и, прежде чем я отвел глаза, мне показалось, что усталая мудрость пряталась за его непроницаемыми желтоватыми глазными яблоками. Я заметил в нем не пассивность и спокойствие, а любопытство.
2ДЧ изрек:
О черт. Поединок. Отлично. 7 Шип, говоришь? Очаровательно. «Интересно, где они меня убьют, если я проиграю», — спрашивал я себя. Наверное…
Внезапно стражник молча развернулся лицом к нам, готовый броситься и придушить меня. Видимо, 2ДЧ подал ему тайный знак. Он общался со стражником на языке, неизвестном Чакалу. Понятно, громила глух. Может быть, его специально лишили слуха. А отворачивался он, чтобы по губам не читать, о чем мы говорим. Я решил, что 2ДЧ приказывает ему увести меня и скормить броненосцам, или кому уж они там обычно скармливают людей, но стражник вместо этого на корточках переполз в заднюю часть помещения и забрался на штабель заскрипевших, затрещавших под ним корзинок. 7 Шип тем временем размотал свою сеть и снял шляпу. Он был старше 2ДЧ, и в его длинной косичке виднелись седые пряди; в его лице я не заметил бы ничего примечательного, если бы не борода. Необыкновенная борода для майя: густая, длиной около четырех дюймов, но ухоженная — связанная цилиндриком, как у египетских фараонов. Я не мог оторвать от нее взгляд. Худое старое и, как и руки, волосатое тело складывателя не покрывали татуировки, если не считать ряда четырех синих точек размером в одноцентовик на правом плече. Он прикоснулся правой рукой к левому локтю — принятый на подобных посиделках жест, который заменял рукопожатие или кивок. Я сделал то же самое, но дотронулся пальцами до предплечья, поскольку бородач был старше меня. Хелло, старина, подумал я. Один складыватель приветствует другого. Братство игроков. Нет проблем.
