Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - [141]

Хун Шок повернулся к подчиненным и стал перестраивать их перед спуском по лестнице. Я понял, что меня держат всего две руки в рукавицах — каждая обхватила мое запястье.

Впереди только один стражник. Сзади один неприкасаемый. Потом собаки. И лестница.

Гуси свернули направо — на юг. Лучшего момента не представится. Давай.

Я выкрутился из рук неприкасаемых, освободился, оттолкнул удивленного стражника, прыгнул на верхнюю ступеньку и дальше — с переворотом. Еще до того как в ушах у меня зашумело и я почувствовал невесомость, стыд осыпался с меня, упал, как свинцовый костюм, загрязненный радиацией. Я глупо хохотнул в полете, это смеялась Джедова ипостась, чувствуя себя абсолютно свободной — в первый раз. Конечно, вовсе не я, а Чакал самоутвердился таким образом, но меня охватила наркотическая эйфория…

Правое плечо взорвалось при ударе о каменную ступеньку. Я подпрыгнул и медленно перевернулся в воздухе. Потом стукнулся левым бедром, но не сильно, боль была тупой. Вместо того чтобы набрать скорость, я начал тормозить, потому что меня со всех сторон обхватывали руки — Гарпии прыгнули следом, цеплялись за меня, защищали, подсовывали свои колени и локти между мной и камнем. Кто-то из них крякнул от боли, но ни один не вскрикнул. Я перекатился еще четыре раза, находясь в центре громадного теплого снежного кома по типу «Луни тьюнз»,[568] только этот ком был из живой плоти. Наконец мы приземлились в вихре булькающих звуков. Черт. Я выпустил остатки воздуха из легких. Я должен удавить себя. Нет. Не себя. Чакала. Он задержал дыхание. Можно ли убить себя таким способом?

Чакал отвечал, что вполне.

Все вокруг стало мутиться, как это всегда бывает перед потерей сознания, потом задвигались руки и ноги вокруг меня. Кто-то сзади дернул меня за волосы. Наконец-то мне отрежут голову, я, который под вами, благодарю вас, прародители, возьмите мою голову, это то…

(36)

«Значит, ты просто притворялся, — мысленно упрекнул я Чакала. — Ты ждал первого подходящего случая, чтобы покончить с нами обоими. Никуда не годится».

Чакал не ответил. Но я чувствовал, что он здесь. Безмолвно прячется в складках коры моего мозга — хмурится, думает, готовится к прыжку…

Ты ведь все понимаешь, Чакал. Ты с удовольствием наблюдал, как меня охватывает ужас, когда на нас охотились. Для тебя это такое утешение — видеть мой страх. Глупо. И тем не менее если ты решил убить себя, то почему не взял бразды правления в свои руки во время погони?

Нет ответа.

Ты мог бы с разбега врезаться головой в камень. Но ты этого не сделал. Не желал, чтобы тебя схватили. Верно я говорю? Покончить с собой для тебя не проблема, но ты не хотел терпеть унижение от подонков из дома Оцелота. Да?

Ничего.

Что ж, если хочешь дуться — валяй.

Ладно. Ну так что же теперь?

Прежде всего, на сей раз меня действительно опоили. Болеутоляющим наркотиком, может быть ололиуки или другим видом утренней славы.[569] Так что я почти ничего не помню. Меня опять долго несли, сначала горизонтально, потом вертикально. Затем положили на циновку в недавно (судя по запаху) построенном (или, вернее, свежесвязанном) тростниковом шалаше. Рот мне заткнули губчатым кляпом, а на глаза наклеили что-то липкое. Руки связали спереди (в данной ситуации — роскошь по сравнению с руками, связанными сзади) и вроде бы стреножили, хотя ниже пояса я ощущал только судорожное онемение, поэтому сказать наверняка затруднился бы. Рога и прочая оленья атрибутика исчезли. До меня доносился воющий звук, должно быть ветер гудел в голых ветвях. Казалось, рядом вода. Щебетали птицы. Я был абсолютно уверен: только что взошло солнце.

Нужно убедиться, что я тут командую. Я поелозил немного. Да, похоже, этот концерт даю я. Пока, по крайней мере. Когда лидировал Чакал, все воспринималось иначе, будто…

И как же? Да, тут так просто не объяснишь. Тогда я чувствовал вкус соли. Слышал звук виолы. Представлял себя в четырехмерной сфере.

Что-то вокруг изменилось.

Движения носильщиков замедлились, и ритмичность нарушилась, словно они приближались к месту назначения. Воздух стал другим.

«Я знаю это место», — крикнул вдруг Чакал. Он волновался, чего не было прежде. Им овладела не ярость, не паника, скорее подспудная тревога. «Наша беседка, — переживал он. Место, откуда происходит наша глина».

Мы находились вблизи Болокака, его родной деревни. Перед моим мысленным взором возник заросший лесом овраг, журчащий звук перешел в бульканье струй и шум падающей воды.

«Ты немного расстроен», — обратился я к нему.

Он не ответил.

«Знаешь, — предложил я, — мы с тобой наверняка сумеем состряпать договор а-ля тайм-шер по владению телом. Ну, скажем, ты будешь главным, когда мы едим или занимаемся сексом, а в остальное время я…»

Где воздух? Я попытался сделать вдох. Ничего. Проклятье.

Я напрягся и повторил попытку. Закупорено. Ну-ка…

Так, теперь получилось. Я очистил нос. Воздух, просочившийся внутрь, принес прохладный сладковатый бодрящий залах глины и примешанные к нему слабые ароматы жареной кукурузы, чего-то похожего на креозот, сдобренные щепоткой запаха живодерни и прокисшего топленого жира. Пахнуло кардамоном. Может, это орхидеи?