Хранитель слёз - [27]

— Она уже ушла, — произнёс Никита, подсев к ней и стараясь говорить спокойно. — Её здесь больше нет.

Но Лизу это не успокаивало. Она зарыдала ещё громче, пряча лицо в коленях. Её по-прежнему сильно трясло.

«Успокоительное!» — вспомнил Никита слова нотариуса. И помчался в ванную, где прежде уже видел этот медикамент. Найдя упаковку таблеток, он заскочил на кухню, набрал в стакан воды из графина и прибежал обратно к Лизе. Приоткрыв её рот, положил ей на язык таблетку и поднёс стакан. Захлёбываясь и проливая большую часть воды, Лиза проглотила препарат.

— Молодец, — сказал Никита, поглаживая её по голове и убирая смоченные волосы за ушко.

И обомлел.

Только теперь он заметил, что вся эта неожиданная потасовка у окна привела ещё к очень щекотливому последствию. Та самая ночнушка Лизы, неприятно выделенная её сестрой, была спереди изрядно порвана. И поскольку под ней лифчика не оказалось, грудь Лизы свободно открывала свою наготу глазам Никиты. Однако самой девушке, по-видимому, до этого не было никакого дела. Она отчуждённо глядела куда-то перед собой и часто дышала, кажется, вообще не замечая ничего вокруг.

— Лиза… У тебя… Как бы… — залепетал Никита.

— Глиста в сарафане!.. — буркнула Лиза со слезами на глазах.

— Лиза… У тебя…

— Ходит тут, громыхает своими костями!..

— Послушай… Твоя…

— Не даст!.. Спокойно жить на даст… Будет мешать…

Никита напряжённо вздохнул. Что делать? Она в состоянии аффекта. Не слышит и не видит его. Но так тоже нельзя оставлять: ночнушка вся холодная и влажная.

— Лиза… Я сейчас сниму, хорошо? Ты посиди пока так… Сейчас… — Он медленно опустил свои пальцы ей на хрупкие и почти что белые плечи — и потянул за лямки тоже немало пострадавшей ночнушки. Поскольку воротник был разорван, нежная розовая ткань, прежде охранявшая сны девушки, легко подчинилась ему и покинула её тело.

Никита встал и принялся искать для Лизы одежду. Но увидев, что она тут же заелозила по полу от холода, схватил с кровати одеяло и быстро окутал им её до плеч. Сам сел сзади, пропустил ноги вперёд и облокотил её спину себе на грудь. Затем обнял, сложив свои ладони на её животе, чтобы хоть немного согреть.

Лиза не двигалась. Теперь она была словно плачущий младенец в руках родителя-успокоителя.

Никита, ещё не уняв свой мандраж от случившегося, не переставал её гладить. При этом бормотал что-то о Гренландии — крупнейшем в мире острове, покрытым льдом и снегом, где, несмотря на это, всё равно живут люди и не горюют из-за своего климата. Никита и сам не понимал, отчего вдруг заговорил о Гренландии. По всей вероятности, хотел успокоить Лизу, что холод и снег — не такие уж страшные вещи. Крепко сжимая её одной рукой, другой он ласково гладил её по голове. Затем начал медленно водить ладонью по её холодным, дрожащим плечам.

Лиза успокаивалась. Дыхание её становилось тише. Больше не тряслась, лишь иногда тихонько вздрагивала, словно от несильного разряда тока, чуть всхлипывала — и снова утихала, непрерывно глядя в одну точку.

А ведь сейчас, подумал Никита, я так похож на главного героя своей книги! Тот безмерно сильно мечтал оказаться в подобной ситуации. Ситуации, когда сможет вот так же прикасаться к сестре, гладить её…

Только Никита был на шаг впереди — он уже это делает.

Парень скользил рукой по нежной, бледной коже Лизы, поражаясь её аромату. Она пахла так притягательно, что ему пришлось на несколько мгновений прикрыть глаза, чтобы совсем не отключиться от реальности. Такой аромат он был не в силах облачить в какие-то слова. Это — запределье.

Как же ему стало трудно удерживаться в этом мире! Его так влёк другой — литературный, который, теперь кажется, не столь уж и безосновательно им сотворённый. Ведь вот же: он в такой же ситуации, о которой тайно мечтал его герой. И абсолютно не знает, что делать дальше…

Рука Никиты по-прежнему плавно ползла по её мягкой коже. И Лиза по-прежнему не шевелилась. И ей, может, это даже нравилось. И одеяло почему-то принялось медленно сползать с неё, всё больше открывая её его тёплым рукам.

«А что чувствовал бы мой герой, окажись он на моём месте? — думал Никита с закрытыми глазами. — Наверное, чтобы лучше понять это и описать в книге, необходимо… самому глубоко прочувствовать переступание опасной черты? Ведь я и есть этот герой. Он и есть я. Я создал его по своему подобию…»

Вдруг Лиза слегка шевельнула головой.

Но на этом всё. Никаких претензий, попыток остановить всё это.

Никита взглянул на её гладкую шею и содрогнулся от внезапного осознания: всё это время он сам — сам, а не его литературный протеже! — не признаваясь самому себе, с дикой страстью мечтал о такой минуте. Вот об этой самой, когда возникнет возможность быть близко к Лизе настолько! Настолько, что он сможет безостановочно и продолжительно трогать её, дарить ей ласку, и что никто — ни одна душа! — не узнает об этом. Ведь живут они в квартире только вдвоём. Это — только их мир. Только он и только она. Здесь нет родителей, Сони, Михаила, других людей… Только они вдвоём, и их удивительные моменты близости. Моменты медового привкуса в душе, так щекочущего притворённые и обычно затёмненные области их внутренних миров. Так опасно и так притягательно, что отказаться почти невозможно… Вот чего он хотел!