Хранитель секретов Борджиа - [11]

– Как прошла ночь? – спросила Анна утром несколько недель спустя, толком не проснувшись.

– Все в порядке, – ответил Жоан не совсем искренне, окуная кусок хлеба в чашку с молоком.

Кошмар, похожий на тот, который был связан с инквизицией, разбудил его ночью. Жоан не находил себе места. Хотелось выть от тоски.

Они завтракали на втором этаже в семейной столовой. Все служащие, включая продавцов книжной лавки, мастеров, управляющих и подмастерьев, завтракали внизу, на первом этаже. Через открытое во внутренний двор окно до семейства Серра долетали смешки и шутливые замечания, обрывки разговоров подмастерьев, которых мастера обычно прерывали, когда их голоса становились слишком громкими. Эти звуки, возвещавшие о начале нового рабочего дня, одного из многих, возвращали книжника к действительности, заставляя забыть об одолевавших его ночных кошмарах.

– А вы как? – спросил он жену.

Анна утвердительно кивнула и, улыбаясь, прикрыла глаза. «Значит, она действительно хорошо спала», – подумал Жоан. Так и должно быть, ведь именно поэтому он не рассказывал ей о своих ночных кошмарах, которые в последнее время посещали его с удивительной периодичностью. Тем не менее он подумал, что Анна, возможно, тоже ощущала неминуемое приближение опасности, но скрывала это, чтобы лишний раз не волновать его.

Когда они вернулись в спальню, Анна принялась кормить малыша, а Жоан надел белую рубаху и камзол зеленого сукна, чтобы спуститься на нижний этаж. Он никак не мог привыкнуть к такой роскоши; всего лишь три года назад он одевался в лохмотья раба на галерах, и прошло только два года с того момента, как он снова обрел свободу. Возможно, именно эта кардинальная перемена, ранее немыслимое для него благополучие и были причиной головокружения и беспокойства. Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть таковым на самом деле. Наверное, потому, что вся его жизнь была непрекращающейся борьбой против невзгод, Жоан не был готов к этому счастливому периоду своей жизни и боялся, что что-нибудь пойдет не так.

Он не только смог жениться на женщине, которую сильно любил, но и на пороге двадцатипятилетия, благодаря помощи Микеля Корельи и друзей из Неаполя, стал владельцем книжной лавки. Это было его мечтой с того самого момента, когда в возрасте всего лишь двенадцати лет он начал работать подмастерьем в лавке книготорговцев Корро в Барселоне.

Жоан спустился в подсобное помещение и, пройдя через комнату, стены которой занимали полки с бумагой, перьевыми ручками, типографской краской и различными письменными принадлежностями, зашел в мастерскую, чтобы поздороваться с работниками, переплетавшими книги. Многие были беженцами из Флоренции. Работая, они напевали песни своей родины. Жоан вдохнул знакомые запахи бумаги, клея и кожи и взял в руки законченный экземпляр, чтобы оценить качество работы. Он прощупал все внутренние швы и ласково погладил кожу обложки. Удовлетворенно пробормотав что-то, он осмотрел еще пару экземпляров и сердечно похлопал мастера по плечу.

– Молодец, Джорджио. Просто великолепно. Кто работал над этими книгами?

Жоан внимательно выслушал Джорджио, наблюдая одновременно за работой мастеров и подмастерьев, которые сшивали листы бумаги, проклеивали их и обрабатывали кожу для обложек книг. Жоан вспомнил то время, когда он сам проделывал эту работу в Барселоне.

После он зашел в типографию, которая занимала отдаленную часть дома и сообщалась с остальными помещениями через внутренний двор. Там он встретился с Антонио – мастером-печатником, придирчиво разглядывающим только что отпечатанные экземпляры. Запах свежей краски, которую подмастерья наносили на печатные пластины, пропитал все вокруг.

– Ребята очень стараются, – сказал Антонио. – Обратите внимание на равномерность распределения краски и на то, насколько четко буквы выделяются на бумаге.

Жоан придирчиво оглядел работу. Листы были частью «Божественной комедии» Данте Алигьери. Эта книга являлась одной из тех, которые монах Савонарола приговорил к сожжению на своих «кострах суетности».

Произведение было написано не на латыни, а на разговорном языке – старотосканском, очень похожем на современный флорентийский, который образованные люди Италии прекрасно понимали, несмотря на то что их итальянский отличался от этого языка. Большую часть отпечатанных экземпляров Жоан оставлял в своей лавке, часть тиража отправлял в Неаполь, Геную и Барселону, своим друзьям, с которыми совершал книгообмен, а остальное подпольным путем отсылал во Флоренцию с помощью своих флорентийских работников, чтобы восполнить недостаток экземпляров, сожженных на кострах Савонаролы.

Жоан был очень доволен тем, как продвигался процесс издания книги, – непосредственно печатью и переплетением экземпляров – и вновь пересек подсобку, чтобы войти в лавку. Ему очень нравилось лично беседовать с клиентами и обслуживать их, хотя обычно этим занимались Никколо и Анна, которым помогал подмастерье. Он внимательно осмотрел помещение, в котором практически не осталось даже следа от трагедии, происшедшей здесь несколько недель назад.

– Добрый день, Жоан, – поздоровался с ним Никколо, улыбаясь. В его карих глазах, всегда таких внимательных, привычно плясала ироничная искорка.