Хранитель Черного ручья - [23]

— А его дочь?! Ты подумал о ней?! Ведь она никогда не простит тебе этого поступка!

— Что она сможет сделать? Про какого-то медведя сказку рассказывать?! Дети, и те над нею смеются! Ничего там не было, да ты и сам это прекрасно знаешь, как знаешь и то, что иначе мы все скоро погибнем! Иных вариантов нет!

— Да, конечно, — произнес человек, которого собеседник называл Филином, и Острому Рогу показалось, что этот, убеленный сединою, мужчина с радостью бы отказался от предложенной ему затеи, но у него, видимо, действительно не было иного выхода.

Люди ушли. Острый Рог, ошеломленный услышанным, еще долго и неподвижно сидел в кустах и постепенно осмысливал все, что относилось к этому, только что произошедшему, событию. Радовало и одновременно удивляло то, что юноша отлично понимал язык, на котором разговаривали люди этого племени. Он немного отличался от того, на котором разговаривал и сам Острый Рог, но был абсолютно понятен. То, что их шаман должен идти к предкам и просить духов вернуть им огонь, было тоже вполне логично. Действительно, никто лучше шамана этого сделать не сможет, а что касается Дэйлы с ее подругой… И тут из глубины его памяти начало всплывать что-то страшное. Он невольно вспомнил, что так называла Айна свою подругу, но тогда Острый Рог не обратил на это внимание, и имя ее, оставшись невостребованным, тихо улеглось в одной из ячеек памяти, а сейчас вдруг всплыло и подтвердило его самые страшные догадки. Теперь он окончательно понял, почему за время своего долгого наблюдения за стойбищем ему так и не удалось увидеть ни одну из них. Их там просто не было.

Неожиданный толчок в спину мгновенно вывел юношу из этого, удрученного, состояния. Каменный нож, блеснув в лучах заходящего солнца, взмыл вверх и тут же замер. На человека смотрели умные и удивленные глаза его четвероногого друга.

— Только тебя здесь и не хватало! — успокоено ворча, произнес Острый Рог и начал осторожно выбираться из своего убежища. Медвежонок, отойдя на приличное расстояние, с интересом наблюдал за действиями человека, а когда тот окончательно выбрался из кустов, вновь подошел к нему и, чуть дотронувшись до Острого Рога, вновь отошел на старое место, словно бы приглашая следовать за ним. Острый Рог с удивлением посмотрел на своего четвероногого друга и вспомнил, что именно так вел себя медвежонок, когда выпрашивал у него мед. Меда здесь не было, но, видимо, было что-то другое, не менее важное для медвежьего понимания, и это, другое, находилось именно в той стороне, где еще летом он впервые увидел Айну. Сердце Острого Рога учащенно забилось в непонятном и странном предчувствии и он, стремительно обогнав медвежонка, первым выбежал на опушку уже знакомой ему поляны. Там, на противоположной стороне её, рядом с деревом, в ветвях которого еще совсем недавно прятался Острый Рог, сидела Айна. Взгляд ее был устремлен куда-то вверх, словно долго искал там кого-то, да так и не найдя, отрешенно застыл в своем тоскливом и безнадежном ожидании. Низкое солнце, изредка пробиваясь сквозь полуобнаженные ветви кустарника, отражалось в ее глазах, в которых уже не было слез, и они, безразличные и пустые, смотрели теперь на это солнце и не видели его. Острый Рог осторожно подошел и негромко окликнул ее по имени.

Глава 13 Айна

Айна сидела молча, и неподвижная фигура ее почти не выделялась на фоне опавших листьев и пожухлой, пропитанной дождем, осенней травы. Русые волосы, ниспадавшие на плечи, сливались с такими же русыми, хаотично разбросанными по поляне листьями, и казалось, что сама осень прячет ее здесь от чьих-то чужих и недобрых глаз. Мыслей не было. Длинная череда воспоминаний оттеснила их, и теперь картины прошлого неумолимо и последовательно вставали перед ее глазами.

Первое, что наиболее ярко врезалось в ее детскую память — это пожар. Лес, просушенный весенним теплом, теперь горел по всему горизонту, и багровое солнце уже едва просматривалось сквозь сплошное дымное облако. Огонь медленно, но уверенно подбирался к реке. Айна помнила, как искрящимися факелами, одно за другим, вспыхивали их жилища, как люди целые сутки стояли в воде, не смея выйти на охваченный пламенем берег. Обильным светящимся дождем сверху падали искры и, попадая на обнаженные тела, оставляли на них красные ноющие пятна. Особенно страшно было ночью, когда ей вдруг показалось, что начинает гореть вода. Она крепко прижалась к отцу и зажмурилась. К счастью, к утру огонь, не найдя больше пищи для поддержки своего существования, стих, и к полудню ветер постепенно разогнал плотную дымовую завесу. Дышать стало легче. Потом они вновь отстраивали жилища, и отец вместе с другими жителями ходил на охоту, а мать нянчилась с младшим братом и занималась мелкими делами по хозяйству, но это Айна уже помнила не очень отчетливо.

Следующим происшествием, устойчиво сохранившимся в памяти, было наводнение. Ей к тому времени исполнилось лет восемь. Спокойное и ясное апрельское утро, казалось, не предвещало ничего плохого. Ветер чуть заметно колебал сухие стебли прошлогодней травы, и его теплое дыхание приятно ощущалось всем телом. Айна беззаботно стояла у самой кромки воды и смотрела, как двигались по Большой реке огромные светло-серые льдины. Вздымаясь и наталкиваясь друг на друга, они плыли куда-то на север и медленно скрывались за горизонтом. Неожиданно ветер переменился и стал холодным. Небо постепенно наполнилось облаками, и Айна, потеряв интерес к происходящему и поеживаясь от холода, ушла в свое жилище. К вечеру ветер усилился и начал накрапывать дождь. Сидя у очага, в котором горел огонь, и вслушиваясь в шум непогоды, она как-то незаметно для себя задремала и очнулась лишь тогда, когда ледяная вода, с шипением потушив пламя, коснулась ее ног. Вокруг было темно и страшно. Она помнит, как мать схватила ее за руку, и они выбежали наружу. Помнит, как по колено в воде шли в сторону леса и как, уже на самой опушке, осталась одна. Большое разлапистое дерево, не выдержав напора стихии, накренилось и тяжело рухнуло в воду. Ее отбросило куда-то в сторону, и с тех пор она уже никогда не видела ни матери, ни брата. Барахтаясь в холодном потоке, Айна каким-то чудом уцепилась за ветвь огромной ели и, забравшись по ней на ствол, прижалась к его шершавой, пахнущей смолою коре. Там она и просидела там до самого рассвета, дрожа от холода и уже боясь пошевелиться. Отец нашел ее утром, когда вода уже немного спала и небо вновь стало чистым. Вокруг, то тут, то там, валялись искореженные стихией деревья вперемежку с огромными тяжелыми льдинами, и вся местность, так хорошо известная ей ранее, теперь казалась чужой и совершенно незнакомой. Все нужно было начинать сначала. Стойбище, ранее стоявшее у самой воды, теперь решили строить на небольшой возвышенности, шагах в ста от прежнего места, хотя это было и не очень удобно. Прибрежная полоса суши, лишенная крупной растительности, давала возможность заранее обнаружить добычу и разглядеть появляющиеся приметы грядущей опасности, однако последствия внезапного наводнения были настолько катастрофичны, что племя вынуждено было выбрать для стойбища совершенно иное место.