Храм лис - [4]

Джин повернулась и подробно осмотрела комнату. Помещение широкое и длинное, но насколько длинное, ей не видно, потому что солнце, вливавшееся в высокое окно и играющее на древнем сосуде, образовало непроницаемый блистающий занавес. Джин заметила на потолке мощные балки, потемневшие от времени, со странными резными символами. Слоновая кость и сверкающий лак. Низкий странно изогнутый алтарь из зеленого гагата, на нем церемониальные предметы незнакомой формы, большой бронзовый кувшин с крышкой в форме головы лисы…

Из тени за древним тангским сосудом появился человек, одетый с ног до головы в шелковое серебристо-голубое одеяние, на котором искусно, словно паутиной, вышиты даосские символы, а ниже, на серебряной груди, все та же голова лисы. Человек лыс, лицо у него тяжелое, лишенное выражения, кожа гладкая и слегка желтоватая, как древний пергамент. Ему можно дать и шестьдесят лет — и триста. Но глаза его просто приковали внимание Джин Мередит. Большие, черные, подвижные, поразительно живые. Молодые глаза на лишенном возраста тяжелом лице. Этот взгляд вливал в нее силу, спокойствие, уверенность, и все сомнения, все страхи, вся неясность словно улетучились из сознания. Впервые… после того страшного эпизода мозг ее стал ясным, хрустально чистым, мысли снова принадлежали только ей.

Она все вспомнила. Но вспомнила так, будто это случилось с кем-то другим. Ей было жаль этого другого, но сама она горя не чувствовала. Она была спокойна. Черные молодые глаза вливали в нее этот покой.

— Я вас знаю, — сказала Джин. — Вы Ю Чин, мудрый священник, которого любил мой муж. Мы в Храме лис.

Глава 2

— Я Ю Чин. Ты права, дочь моя, — тот самый мужской голос, который она слышала в мягкой полудреме.

Она попыталась встать, но — внезапно ощутив слабость — снова опустилась на постель. Он сказал:

— Ночь и день, и еще ночь и часть дня ты спала, — сказал Ю Чин. — Теперь тебе нужно поесть.

По-английски он говорил медленно, подолгу подбирая слова…

Он хлопнул в ладоши, и мимо зеленого сосуда скользнула сквозь столбы солнечного света женщина. Так же, как и он, лишенная возраста, с широким умным лицом и большими раскосыми черными глазами, добрыми и очень мудрыми. Халат прикрывал от полной груди и до колен ее сильное, крепкое, смуглое, как будто вырезанное из дерева, тело. В руках у нее был поднос, на нем чашка дымящейся похлебки и овсяной хлеб.

Женщина села рядом с Джин Мередит, подняла ее голову, прислонила к своей полной груди и начала кормить, как ребенка. Джин заметила, что сама она обнажена, на ней только тонкая рубашка из мягкого голубого шелка с серебристым символом лисы.

Священник кивнул, глаза его улыбались.

— Фьен-ви будет ухаживать за тобой. Скоро ты окрепнешь. Я вернусь. И мы поговорим.

Он вышел в широкие двери. Женщина скормила ей похлебку и хлеб. Потом ушла и вернулась с бронзовыми бутылками, в которых плескалась горячая и холодная вода. Она раздела Джин, вымыла, вытерла, снова облачила в свежую серебристо-голубую рубашку, обула ноги в сандалии… Трижды Джин пыталась заговорить с ней, но женщина только качала головой и бормотала на каком-то диалекте. Джин не поняла ни слова.

Солнце передвинуло луч с большой тангской купели. Джин лениво лежала в постели. Мозг ее был кристально прозрачен. Джин помнила все, что произошло, но оставалась невозмутимой, как лесной пруд, который отражает тучи, когда собственная его поверхность остается неподвижной. Но под этой внешне спокойной поверхностью скрывалось что-то безжалостное, алмазно твердое, что внушало бы боль и горечь, если бы Джин не знала, что ее желание будет удовлетворено…

Она вспомнила, что рассказывал ей Мартин о Ю Чине. Китаец, чьи предки были просвещенными правителями за десять столетий до того, как Человек из Галилеи был распят на кресте, он изучал западную науку в Англии и Франции, но не удовлетворил свою жажду истинной мудрости. Вернувшись в землю своих отцов, он принял философию Лао-Цзи и уединился в древнем храме в Юнани, известном как Храм Лис. С этим храмом связывались странные легенды, все в округе почитали и боялись его. Здесь Ю Чин проводил жизнь в размышлениях и ученых занятиях.

Как же Мартин его называл? Владельцем тайного знания. Повелителем иллюзий. Она знала, что Мартин уважал Ю Чина больше всех людей.

Джин подумала, не является ли женщина, ухаживавшая за ней, одной из его иллюзий… не принадлежит ли мир, в котором она живет, его фантазии… Но думала она об этом как-то лениво, всерьез это ее не волновало…

Ю Чин показался в дверях, подошел к ней, и опять убаюкивающий покой заструился из его глубоких глаз. Джин попыталась приподняться, поприветствовать его: мозг ее был ясен, но тело не слушалось. Ю Чин коснулся ее лба, слабость исчезла. Он сказал:

— Все хорошо, дочь моя. Теперь нам нужно поговорить. Выйдем в сад.

Он хлопнул в ладоши. По его сигналу появилась смуглая Фьен-ви, и с ней двое одетых в голубые одежды мужчин. Они несли кресло. Женщина подняла Джин, усадила в кресло. Мужчины вынесли ее в широкие двери, спустились по пологим ступеням к голубому бассейну. Джин с интересом осматривалась.