Храм - [33]

Но вот настает тот день, подходящая минута — то время, когда надо говорить, повествовать. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть… В нем была Жизнь, и Жизнь была Свет человеков».[21] Рассказывать, писать, дабы просвещать людей и освещать им путь.

VI Главное — писать

Солнце еще не спряталось за пустынным плоскогорьем и золотым перстом подчеркивало фасад собора. Вокруг купола пенилось алое облако, и получилось удивительное успение из розового и ярко-синего цветов! Как принято говорить: от Мадрида до неба рукой подать…

Через три дня самолет унесет меня в Париж, а спустя неделю скоростным поездом в Мец, где меня ждет отец. В конце концов, я ему позвонил, и он сказал: «Знаешь, я тебя очень сильно люблю». Именно этих слов я ждал, надеялся услышать. Ответ на вопрос Мориса Карема.

Вместе с друзьями мы собрались на церковном клире за столом из формайка,[22] чтобы отпраздновать благоприятный исход нашего дела. Накануне городской голова сдался. Слишком сильным оказалось давление прессы на члена муниципального совета в тесных плавках. Бедный, как же ему тяжело было дышать, как ему не хватало свежего воздуха! В печати опубликовали лаконичное коммюнике, о котором неугомонно вещали на региональных радиоволнах Мехорада и неоднократно повторяли в информационных выпусках национального телевидения. Первый судья аннулировал долг дона Фернандо Алиага, более того, он представил на рассмотрение ближайшего заседания муниципального совета специальное предложение об обращении к Сообществу Мадрида и Министерству культуры, а также епископской Конференции в связи с необходимостью оказания совместной помощи. Речь шла о возобновлении строительства собора и финансовой помощи. Заканчивалось коммюнике сообщением о том, что мэр уехал на две недели в отпуск на остров Майорка, который (как всем известно) колонизирован немцами, и тем самым отстранился от этого дела.

Мы воспользовались анонимной помощью, что хлынула лавиной, благодаря чему удалось собрать более двадцати пяти тысяч евро. Меня мало интересовала причина такой поддержки: то ли мы взволновали людей, то ли они сумели понять значимость нашего поступка. Фернандо мог распорядиться этими деньгами по-своему и вновь отправиться на завоевание своей мечты, которая стала уже и нашей. Теперь можно нанять одного или двух помощников, хотя при этом предложении старик воскликнул:

— Если руки у всех этих помощников такие же ловкие, как у пингвинов, тогда лучше не надо, спасибо!

— Что значит у всех? — возразил я. — Вы намекаете на меня?

— Ах, ты! Да ты настоящий хвастун…

Он не хотел, чтобы я уезжал, и в то же время радовался моему отъезду, так как меня ожидали важные дела: поговорить с отцом и написать книгу о его храме.

Фернандо радовался тому, что мы праздновали победу в соборе, с которого наконец-то сняли запрет. На собранные двадцать пять тысяч евро можно было угостить всех желающих. Я заказал несколько изысканных блюд и шампанское. Желая показать, что вполне освоился в европейской среде, Кадель взялся открывать шампанское. Джильда позволила себе отведать одну каплю, зато Надя и ее подруги мигом опустошили первую бутылку. Вторая бутылка «взорвалась» в опытной руке австралийца, который выбивал пробку из бутылки в сторону образа Девы Пилар.

— Ах ты ж, ёшкин кот! — сердился Фернандо.

Мы хохотали во всю глотку, а старик хмурился. Он даже не попробовал шампанское, оставаясь верным своему неповторимому вину «Тоскар Монастрелль». Изощренным тостам и блюдам с гвоздикой он предпочел салат из помидоров и базилика, собранного с ростков проросшего лука, которые покрошил складным ножиком и приправил оливковым маслом. В нем и вправду ничего не было от звезды. Джильда потешалась над его внезапной известностью, как над шуткой, которую учудил ее озорной брат на склоне лет.

Пока Кадель строил далекоидущие планы, как «схватить за хвост комету», а точнее, забраться на крышу собора вместе с девушкой, которую хотел соблазнить, Фернандо отвел меня в сторону.

— Хочешь подняться на купол?

— Сейчас?

— Нет, завтра утром. Ну конечно же сейчас!

— А можно Надю возьмем с собой?

— Давай.

Когда мы поднимались по винтовой лестнице, в глаза бросались все конструктивные недостатки. Классический архитектор назвал бы их по меньшей мере дефектами. А здесь все это было диковинкой, маленькими чудесами, достоинствами: установленные против правил шлакоблоки красного цвета, казалось, насмехаются над законами земного притяжения. И вдруг — нас словно уносит в небо. Погружаемся в голубую феерическую высь с широко раскрытыми глазами. На крыше гуляет ошеломительный ветер, и повсюду плещется поразительный свет, забрызгав всю панораму блестками фуксии. Слова здесь бессильны. Ощущаешь себя на вершине восхищенного мира или на гребне мечтаний.

— Там колокольня? — осмелела Надя. — Пойду туда!

Пока она поднималась на дополнительный этаж до самой колокольни, мы оставались наедине. Самолеты пролетали так низко, что растрепали нам волосы.

— Через три дня буду на борту одной из этих птичек, — сказал я.