Храм Фортуны II - [18]

Тот важно вышел на середину арены и поднял руки. Шум стих. Люди ждали, что он скажет.

— Слушай, римский народ! — громко возвестил распорядитель. — Десять лучших гладиаторов Кампании бросили вызов десяти бойцам из Рима. Сейчас вы узнаете, кто из них сильнее.

Эти гордые слова: gladiatores primores Campaniae — десять лучших из Кампании — до предела завели публику. Трибуны отчаянно завопили.

— Какая наглость! — слышались голоса.

— Что эти провинциалы о себе думают?

— Римляне, покажите им!

Под несмолкающий рев из ворот вышли двадцать гладиаторов. Десять из них — кампанцы — были в доспехах самнитов, остальные экипировались как фракийцы. Все знали, что Друз любит фракийцев и всегда ставит на них.

Бойцы разошлись на две стороны и вскинули руки, приветствуя сначала сидевших в цезарской ложе, а потом и всех остальных зрителей. Те ответили восторженным воплем.

— Ну, — Друз повернулся к своим друзьям, — ставлю две тысячи на римлян. Кто смелый?

После секундного колебания Вителлий махнул рукой.

— Ладно, рискну. Хотя, конечно... Колумб сейчас в форме. Он один может с тремя справиться. Предлагаю ставку два к одному.

— Согласен, — кивнул Друз.

Он уже смотрел только на арену, его щеки пылали, ноздри раздувались, как у норовистой лошади. Сын цезаря был фанатиком гладиаторских боев, а уж если выступали фракийцы, вообще больше ничего кругом не замечал. Тиберий в очередной раз неодобрительно поморщился при виде такой невоздержанности, но промолчал.

На трибунах зрители тоже делали свои ставки, из рук в руки переходили навощенные таблички с именами гладиаторов и суммами закладов.

— Сыграем, трибун? — предложил Сабину Помпоний Флакк. — Я готов поставить на самнитов. Гилас из Капуи тоже неплохо знает свое дело и имеет опыт. Предлагаю пятьсот ауреев один к одному.

Сабину не очень-то хотелось рисковать, но — положение обязывает. Ладно, деньги у него пока есть, поместье приносит доходы.

— Хорошо, — ответил он коротко.

Пропели трубы, и бой начался.

В первом же столкновении кампанцы потеряли двоих; они — разозленные реакцией толпы на их вызов — слишком рьяно бросились в атаку и поплатились за это. Фракийцы, руководимые знаменитым Колумбом, четко встретили их своими искривленными короткими мечами и добились определенного успеха. Трибуны ревели от восторга, подбадривая своих.

Небольшая группа болельщиков из Капуи и Помпеи пыталась было поддержать земляков, но в нее тут же полетели апельсины и яблоки, так что пришлось вмешаться вигилам. А схватка, тем временем, продолжалась.

После первого неудачного наскока кампанцы стали действовать осторожнее и, повинуясь командам многоопытного Гиласа, выстроились полукругом, отгородившись от противника большими овальными щитами и выставив вперед короткие обоюдоострые мечи. Фракийцы нападали, но пока безрезультатно.

Друз, с горящими от азарта глазами, выкрикивал советы, которые его фавориты, конечно, не могли услышать.

Увлеченные зрители бесновались, подскакивая на своих местах. Даже нежные девственные весталки покрылись румянцем и выкрикивали что-то воинственное.

— Бей его!

— Нападай!

— Промазал, растяпа!

Бой становился все более ожесточенным. В один момент показалось было, что вот сейчас фракийцы прорвут оборону соперников и уничтожат их, но лидер кампанцев Гилас спас ситуацию. Его меч молниеносно пронзил горло ближайшего римлянина и тут же другой самнит обрушил свой тяжелый щит на голову самого Колумба. Тот попятился и упал на песок, оглушенный.

Торжествующий крик гостей из провинции утонул в горестном вопле трибун. Теперь самниты перешли в контратаку.

Но фракийцы сумели отстоять своего предводителя, им даже удалось вывести из строя еще одного противника. Инициатива снова перешла к хозяевам арены. Двое самнитов получили раны и опустились на песок, не в состоянии продолжать бой. Потом рухнул еще один, сраженный насмерть. Пострадал, правда, и один из фракийцев.

На скамье, предназначенной для всадников, сидел грузный черноволосый мужчина, а радом с ним — шестилетний мальчик, его сын. Они специально приехали из Этрурии, чтобы посмотреть игры.

Мальчик еще никогда не видел такого зрелища, и теперь ему было страшно. Он зажмурился и отвернулся. Отец заметил это.

— Смотри, сынок, — сказал он твердо, беря ребенка за худенькие плечи и разворачивая лицом к арене. — Смотри, как умеют сражаться и умирать эти люди. А ведь они всего-навсего презренные рабы, жалкие гладиаторы. Насколько же выше, сильнее, храбрее должен быть римлянин. А ты римлянин, сынок. Смотри же и учись. И никогда не забывай этого.

Мальчик беззвучно всхлипнул, сжал зубы и открыл глаза. Больше он их не закрывал, хотя иногда так хотелось...

Мальчика звали Тит Флавий Веспасиан. Через пятьдесят пять лет он станет цезарем и именно он начнет строительство знаменитого Колизея, величайшего амфитеатра всех времен.

А когда, уже на ложе смерти, он почувствует приближение кончины, то вспомнит слова отца и скажет слабым прерывистым голосом:

— Поднимите меня. Римский цезарь должен умирать стоя.

А бой продолжался, хотя исход его был уже практически предрешен — римляне добивали кампанцев под аккомпанемент несмолкающего рева трибун.