Хозяйка Блосхолма. Лейденская красавица - [214]

— А долго мы проживем здесь?

— Пока дон Фадрике не возьмет Харлем и толстые голландцы, те, по крайней мере, которые останутся в живых, не станут лизать наши сапоги, умоляя о пощаде. — Он заскрежетал зубами и прибавил: — Ты играешь в карты? Прекрасно. Сыграем партию. Вот карты, игра развлечет нас. Ставь сто гульденов.

Они начали играть, и Адриан выиграл, после чего отец, к его удивлению, стал платить ему.

— Зачем это? — спросил он.

— Порядочные люди всегда должны платить карточные долги.

— А если нечем?

— В таком случае следует вести аккуратный счет и выплатить при первой возможности. Помни, что все можно забыть, но проигрыш в карты — долг чести. Никто не может обвинить меня в том, что я остался ему должен хотя бы один гульден из проигранных денег, что же до других долгов, то боюсь, их за мной наберется порядочно.

Когда игра кончилась, в этот вечер, Адриан оказался в выигрыше около четырехсот флоринов. На следующий день его выигрыш дошел до тысячи, на которые отец выдал ему форменную расписку, но на третий вечер счастье изменило или, может быть, Рамиро играл внимательнее, но только Адриан проиграл две тысячи гульденов.

Он заплатил их, вернув отцу его расписку и отдав все золото из кошелька, данного ему матерью, так что теперь у него не осталось ни гроша.

Дальнейший ход событий можно угадать. При каждой игре ставки увеличивались, так как, не будучи в состоянии заплатить, Адриан относился равнодушно к тому, сколько он проиграет. Кроме того, его слегка волновало обращение с такими крупными суммами. Через неделю он проиграл королевское состояние. Тогда, встав из-за стола, отец предложил ему подписать обязательство, пригласив женщину, появившуюся неизвестно откуда для домашних работ на мельнице, подписаться в качестве свидетельницы.

— К чему эта комедия? — спросил Адриан. — Чтобы заплатить по этому обязательству, не хватило бы даже наследства Бранта.

Отец насторожил уши.

— В самом деле?… А я так думаю, что хватило бы. К чему?… Кто знает!… Ты можешь со временем разбогатеть, недаром великий император говорил: «Фортуна — женщина, сберегающая свою милость для молодых». А тогда, как честный человек, вероятно, ты пожелаешь заплатить свой старый карточный долг.

— Конечно, пожелал бы заплатить, если бы мог, — зевая отвечал Адриан, — но теперь, кажется, и говорить об этом не стоит.

Он встал и вышел на свежий воздух.

Отец задумчиво смотрел ему вслед.

«Надо пользоваться обстоятельствами, — рассуждал он, — у милого сынка, кажется, не осталось ни гроша за душой, и хотя бы ему и надоело жить здесь, он не может убежать. Он должен мне столько, сколько мне никогда и во сне не снилось, стало быть, если бы ему удалось стать мужем Эльзы Брант и законным наследником ее состояния, то какие бы ни возникли между ними неприятности, я получу свою часть совершенно чистым, порядочным путем. Если же, с другой стороны, окажется необходимым мне самому жениться на Эльзе, от чего Боже избави, то, по крайней мере, никто в убытке не останется, и Адриан даже будет в выигрыше, взяв несколько ценных уроков у одного из самых искусных игроков Испании. Теперь же нам необходимо оживить это скучное место присутствием самой красавицы. Наши почтенные друзья должны вернуться скоро со своей ношей, по крайней мере, надеюсь, что будет так, иначе в нашем деле возникнут большие осложнения. Надо припомнить, все ли предусмотрено, в таком деле малейший промах… Он католик, следовательно, может заключить законный брак без предварительного оглашения; хорошо, что я вспомнил этот пункт закона. Я достану священника, скромного человека, который не станет вслушиваться, если девице вздумается ответить «нет», и совершит то, чего от него требует его обязанность. Да, кажется, все предосторожности приняты. Я тщательно посеял семя. Провидению остается взрастить его. Пора тебе, Хуан, преуспеть в чем-нибудь и успокоиться, довольно ты поработал, и годы дают себя знать, да, даже очень дают себя знать!»

И Монтальво уселся у огня, чтобы дремотой скоротать свою скуку.

Когда Адриан затворил за собой дверь, ноябрьский день подходил к концу, и через желтые снеговые облака время от времени прорывался луч заходящего солнца, падая на длинные, как руки скелета, крылья мельницы, в которых с завыванием свистел ветер. Адриан предполагал пройтись, но ему показалось слишком сыро на лугу и, перебравшись через канал по наложенным от одной насыпи до другой доскам, он пошел по песчаным дюнам. Даже летом, когда воздух был тих, все цвело и жаворонки заливались в воздухе, эти холмы со своими изборожденными ветром скатами из бледного песка, резкими очертаниями, небольшими каменными утесами и вершинами, поросшими жесткой травой, производили фантастическое впечатление. Теперь же, под мрачным зимним небом, нельзя было представить себе более пустынного, более унылого места: нигде не было видно следа человека, и за исключением одинокого кулика, заунывный голос которого доносился до слуха Адриана с моря, все животные и птицы попрятались неизвестно куда. Только голос природы слышался во всем величии: свистел и завывал ветер, и океан шумел глухо и непрестанно.