Хозяин с кифарой - [10]

Шрифт
Интервал

— А что стало с Максимом Тулианом? — спросил наконец Никандр, отставляя ступку с травой в сторону. Он знал истину, но не хотел меня выдавать.

— Его выбросили из окна, — ответил Аристид и вздохнул.

— А ты принимал в этом участие?

— Сам не принимал, но я был с ними.

И тогда Никандр задал сакраментальный вопрос:

— А видел кто-нибудь из свободных римлян тебя вместе с ними?

Вопрос был сакраментальный, поскольку свидетелем был я.

Но Аристид отрицательно мотнул головой:

— Нет.

Видимо, в своем тогдашнем возбуждении он меня не заметил или запамятовал, что видел. В этот момент кто-то дернул меня за тунику. Я обернулся и увидел Фульвию. Она вошла так тихо, что я, видимо, этого не заметил. Фульвия сказала мне строго:

— Что же ты стоишь со ступкой? Тебе же было приказано ее отнести.

И я отправился за ней на кухню. Там она меня урезонила:

— Никому не говори, что ты видел смерть Максима Тулиана. Ты свидетель. Видишь ли, в некоторых ситуациях свидетелей убирают…

И мне вдруг стало страшно. Я ведь раньше никогда не думал, что я свидетель. К тому же я был не один — там была толпа рабов.

— А толпа рабов, они тоже — свидетели? — спросил я.

— Нет, — мотнула головой Фульвия. — Они соучастники. Есть такой закон, что если хозяина убьют в доме, то казнят всех рабов, которые в тот момент в доме были. Если соучастники донесут, то их же и казнят. Они не донесут. А тебя Аристид может бояться.

Я просидел с ней в кухне, помогая ей резать капусту, так что не слышал дальнейшей беседы Никандра с Аристидом. Никандр окликнул меня лишь в конце, приказав мне принести два флакона успокоительных капель. Когда я их принес, Никандр немедленно отмерил нужное число капель в стакан, долил туда воды и подал Аристиду. Тот выпил залпом, и оба отправились в комнату, где скрывался хозяин вместе с Квинтом Лентулом. Через некоторое время они оттуда вышли оба, Никандр проводил Аристида до дверей и отправился в больницу.

Только он ушел, как на пороге появился Леонид. Он принес для хозяев парики и накладные бороды. Мы с Фульвией отправились их смотреть. Парики сидели хорошо на обоих, а вот накладные бороды имели явно театральный вид: было видно, что они не свои.

— Господин, с такой бородой тебе нельзя выходить на улицу, кто-нибудь дернет, и она отвалится. Нужно подождать, пока подрастет своя щетина, — сказала Фульвия, подумав с минуту.

В этот момент Никандр прибежал из больницы посмотреть на парики.

Но, завидев его, хозяин сорвал с головы парик и с силой швырнул его в дальний угол вместе с накладной бородой.

— В какую историю ты втянул меня, дурная твоя голова! Зачем ты привел сюда этого Аристида? К чему нам становиться свидетелями? Неужели мы должны будем заступаться за уголовника, за убийцу? Кем ты меня считаешь? Или ты совсем с ума спятил?

Никандр молча ушел и затем вернулся с плеткой. Все ахнули — неужели он решился на этот шаг для устрашения своего хозяина? Ведь в данный момент хозяин был, по сути, его пленником, и он мог делать с ним что угодно. Однако Никандр молча подал хозяину плетку и стал раздеваться. Он сбросил с себя плащ, затем в гробовой тишине сбросил с себя тунику, и так остался стоять голым перед хозяином. Когда до того наконец дошло, что произошло, у него на глазах выступили слезы.

— Скорее оденься, оденься, — повторял хозяин, бросив плетку в угол, — ведь ныне я твой пленник.

Никандр немного помедлил и стал одеваться.

И тут вмешался Квинт Лентул:

— Публий Домиций, — обратился он к хозяину (я забыл ранее упомянуть, что хозяина Никандра звали Публий Домиций) — Никандр по большому счету прав. Ты певец и живешь в несколько театральном мире, так сказать, витаешь в облаках. Но сейчас, по сути, война. На войне убивают. Считай, что Аристид перебежчик. Наверно, это нехорошо. Может, он принимал, а может, и не принимал участие в убийстве Максима Тулиана. В любом случае, он глубоко раскаялся. Он хочет помочь римлянам — и он может им помочь. Если римляне заведут разведчика в штабе Спартака, то это может спасти тысячи жизней. Что значат твои амбиции по сравнению с тысячами жизней? Конечно, Аристиду нужна была уверенность в том, что свободные римляне выступят свидетелями того, что существовало завещание Максима Тулиана, ибо на самом деле, как ни зарывай его в землю, оно может как-нибудь пропасть. И если он доживет до победы римлян, то мы с тобой подтвердим, что видели завещание своими глазами.

Речь Квинта Лентула успокоила Публия Домиция, и у всех отлегло на душе.

Леонид поцеловал руку своему хозяину, Никандр и Фульвия — своему, и все разошлись спать.

Так римляне обрели разведчика в штабе Спартака.

Глава 5

Ночь прошла без приключений. Утром Фульвия отправила меня на разведку:

— Сбегай на форум и узнай, что делается. Но если дерутся, обходи стороной, а если на улицах бьются мечами, немедленно возвращайся домой.

И я отправился на форум. На улицах тут и там валялись трупы римлян и солдат Спартака — их никто не убирал. Но их вид меня не пугал. Дети, привыкшие к виду покойников, не так переживают из-за них, как взрослые, — что я понимал тогда в смерти? Видимо, горожане все-таки оказали сопротивление. Они также, видимо, выплескивали на головы солдат Спартака что было под рукой, ибо мостовая была как никогда раньше залита помоями, дегтем и нечистотами. На улице Романи, что идет от поворота у двухэтажного каменного дома, я повстречал Леонида — он был одет в плащ с капюшоном и направлялся туда же, на форум. Леонид меня узнал и расспросил, куда я иду, а узнав, погладил по голове как маленького со словами: «Эх, детка, война — не детская забава». Он, видимо, был мягким, сердечным человеком, и я проникся к нему симпатией, и мне спокойнее было идти вместе с взрослым, чем одному.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.