Хозяин музея Прадо и пророческие картины - [62]

— О, наборный орнамент!

— Нет, эта серия больше, чем политипаж, насколько я понял.

— Что вы поняли, маэстро?

— Разрабатывая тему со скелетами, Брейгель не искал вдохновения у Гольбейна, однако намеренно использовал его рисунки в своей композиции. Брейгель их будто скопировал и возвел в абсолют проверенный метод искусства памяти, что позволило в полном смысле писать образами. Тебе пока все понятно?

Но я с недоумением поднял брови.

— Взяв иллюстрации с гравюр Гольбейна и включив их в пространство своей картины, Брейгель завуалированно изобразил буквы на доске. Он написал послание с помощью азбуки смерти Гольбейна! Применил искусство памяти! И я докажу это!

Из кармана, из которого раньше извлек книгу о Босхе, Фовел вынул сложенный пополам лист с серией гравюр Гольбейна. Развернув его передо мной, он потребовал, чтобы я пригляделся к ним:

— Обрати внимание на букву А. Видишь двух мертвецов с трубой и литаврами? Они ступают по дороге, усеянной черепами так густо, что различить что-нибудь еще невозможно. А теперь сделай одолжение, сосредоточься на картине Брейгеля. Видишь там похожую сцену?

Я протер глаза и уставился на «Триумф смерти». Мне понадобилась минута, чтобы заметить небольшие группы мертвецов на горизонте, и я решил, что именно среди них спрятано то, о чем говорил маэстро. Но ошибся. На дальнем плане не нашлось ни одного скелета с музыкальным инструментом — только копьеносцы, осквернители могил, палачи и два звонаря, бившие в колокол. Зато переместив взгляд на скелеты на первом плане, я кое-что увидел. Скелет наигрывал на лютне за спиной у влюбленной пары, мило развлекавшейся и не думавшей о смерти, в нижнем правом углу картины. Другой скелет, имевший большее сходство с фигурами на гравюрах Гольбейна, яростно бил в тамбурины на крыше «адской мышеловки». Чуть дальше пол пещеры, устланный черепами, также намекал на связь с «Алфавитом».

— Вот это? — несмело предположил я.

— Превосходно! Теперь представь, что сценка, венчающая врата ада, отсылает нас к букве А, и продолжай поиск параллелей между азбукой и элементами композиции. Что еще ты видишь?

С распечаткой в руках я принялся разыскивать на доске все возможные реминисценции. С огромным трудом находил новые тождества в хаотическом клубке фигур, но ни одно совпадение не показалось мне идеальным. Время от времени я обводил кругами фигуры, посматривая на маэстро и ожидая одобрительного кивка. Но все напрасно, пока с четвертой или пятой попытки я не зацепился взглядом за фигуру, находившуюся почти в геометрическом центре композиции. Речь идет об отощавшей кляче, которую оседлал неистовый скелет, пытавшийся взмахнуть тяжеленной косой.

— Всадник, — прошептал Фовел. — Вот оно. Ты заметил наездника в иллюстрации к букве V?

Я сверился со шпаргалкой и заколебался на миг. Клячей у Брейгеля правил только один наездник — выходец с того света. Но его свирепый вид, жалкие остатки волос, развевавшиеся по ветру, злобный оскал, равно как и пластика движения лошади практически отметали сомнения в сходстве обеих работ.

— Вот тебе и вторая буква. Продолжай! Там есть еще.

Мучительные поиски неожиданно превратились в увлекательную игру. Минута проходила за минутой, и, когда я нашел все соответствия на картине Брейгеля, персонажи, маршировавшие от первой буквы к последней «Азбуки смерти», стали мне как родные. Я вычислил солдата, сражавшегося с нежитью, который мог олицетворять букву Р. Букве Е сопутствовало изображение кардинала. На него смерть подло напала со спины, и очень похожий сюжет присутствовал на картине Брейгеля. Тем не менее маэстро попросил быть внимательнее и сосредоточиться на толпе, сгрудившейся около адского зева.

— Ты непременно найдешь там искомый ключ, — шепнул он мне на ухо. — И хотя важен каждый штрих, данный фрагмент несет наивысшую смысловую нагрузку в картине. Он показывает последних из выживших на земле.

Я послушался совета и вскоре выделил два поразительных тождества. Обнаружил персонаж с покрытой головой и лицом, обращенным к небу с мольбой о пощаде. Маэстро обозначил его буквой I. Второе соответствие я нашел не сразу: скелет, выливавший жидкость из оригинальной фляги. Фовел идентифицировал его с буквой Т из азбуки Гольбейна.

— Итак, что мы имеем? — довольно улыбнулся Фовел.

— Четыре латинских буквы: А, V, I, Т.

— О чем они свидетельствуют?

Я стал вспоминать то, что слышал на уроках латыни в средней школе, и осмелился выдвинуть пару предположений, которые рассмешили маэстро.

— Нет, ни о птицах, ни о предках речь не идет. Ты разыскал четыре буквы, со всех флангов их окружают последние представители человечества. Люди, которых отправляют в ад, не оставляя им никакой надежды. А если Брейгель зашифровал в четырех буквах символ своей веры? Например, в той точке пространства, где скорбь и отчаяние достигают апогея, то есть в том фрагменте картины, какой у зрителя вызывает наиболее глубокое чувство сопереживания, художник указывает путь спасения?

Я изумленно посмотрел на маэстро. Он вдруг повернулся ко мне лицом, словно желая заглянуть мне в глаза, и наши взгляды скрестились. Взор его пылал. Я уловил легкую, едва заметную дрожь его губ, и это означало, что он собирается сказать нечто очень важное.