Хозяин Древа сего - [3]

Отец Варнава, впрочем, точно знал, что никаких особенных тайн там не было, за исключением «тайны беззакония» оскверненного и до сих пор до конца не очищенного святого места. Но он все равно любил его, как и долгие бесцельные скитания по бывшей столице, изрядно обветшалой, но до сих пор хранящей память об Империи. Варнава, конечно, помнил не меньше, чем город, и обрывки его собственных воспоминаний, перемешиваясь с гротескными фантомами, роящимися близ старинных домов, давали его прогулкам отменно пряный привкус причудливого приключения. В этом отношении священник был духовным гурманом, не без основания считая, что может позволить себе маленькие радости, не доступные Кратким. Варнава любил свою память, и не надо осуждать его за это: память — все, чем он по-настоящему владел.

…Печальный и яростный лик изможденного пустынника с огромной перепутанной бородой. Тяжелая бритая челюсть и юношески наивные глаза еретика-императора…

…Другой император — долговязый, круглое лицо с тонкими усиками, тоже чем-то похожий на подвижника; по крайней мере, яростно вращающиеся глаза, отражающие отблески фейерверка, были бы точно такими, не подерни их пьяная поволока…

Ноги несли его к этой площади часто, тем более что и его старинный храм с зелеными куполами, при котором он жил в большой, лет шестьдесят не ремонтированной квартире, стоял недалеко оттуда. Очень славно было прогуляться по набережной, постоять, глядя в темные воды, вдыхая тинные запахи канала, в полном соответствии с вековыми обычаями этого сонно-лиричного города. А потом присесть на островке-сквере, со всех сторон обтекаемом дурно пахнущей автомобильной рекой.

…Варнава поднес к губам банку, чтобы сделать медленный ленивый глоток, и ощутил присутствие собрата. Удивлен не был — с литургии знал, что встреча неизбежна. Почувствовал только глухую досаду от обрыва сладостного покоя:

— Кто ты? Я тебя знаю? — неприветливо бросил вслух, игнорируя изумленно обратившееся к нему лицо инфантильного юноши на соседней скамейке…

* * *

Разговор выходил резкий. Отец Варнава, вообще-то, старался поддерживать хорошие отношения с другими Продленными, несмотря на то, что в последнее время избегал общения с Орденом — в конце концов, они тащили общий крест, хотя в большинстве случаев сами были в том виноваты. Но незнакомец чем-то очень сильно его задевал. Варнава чувствовал, что они встречались раньше, и встреча та была нехороша.

Речь Странника монотонно пульсировала в сознании Варнавы, хотя сам он упрямо отвечал голосом. Нервный юноша давно сорвался с места и быстро ушел, беспокойно оглядываясь, компания подростков исчезла еще раньше, оставив в урне пустые бутылки, на всей вечерней площади был только Варнава и давешняя старушка, неподвижно сидящая поодаль, чинно держа перед собой клюку.

Хуже всего было, что Варнава начинал понимать: просто так это не закончится. Уж знал толк в таких вещах. Лет девяносто назад по событийной цепочке этой Ветви, он услышал от губастого молодого человека в пражской пивной фразу, абсолютно точно передающую состояние, в которое сам впадал неоднократно: «Придет твой миг, и ты взорвешься». Уже долгое время священник жил со смутным предчувствием надвигающихся взрывных перемен, после которых прошлая жизнь опять не будет иметь никакого значения. И теперь, когда взрыв со всей очевидностью близился, с тоской понимал, что придется поднимать усталую душу, нестись куда-то по безобразно перепутанным Ветвям, искать что-то, желать чего-то, убивать кого-то, запутывая Древо еще больше. Но неужели он думал, что его спокойная размеренная жизнь продлится вечно?.. Отбросив бешеные страсти, заставлявшие его во время оно искать для себя божественной силы, создав из своей Ветви то, что в душе считал своей тихой обителью, он не в силах был расстаться с прошлым. Продленный — статус, в каком предстояло пребывать до конца, или его личного, или всего мiра. Тщетно сожалеть об этом.

— Слышь, Странник, ты бы показался что ли, — бросил он лениво, как всегда, изображая скучливое томление в тот момент, когда энергия начинала бурно толкать его на действие.

Старушка поднялась со скамейки и, неуверенно постукивая клюкой, направилась к Варнаве. Подошла, с трудом развернулась, кряхтя, опустилась рядом. Ноги совсем не по-дамски вытянула, расположив палку параллельно им.

— Маскарад-то аховый, — не поворачиваясь, произнес Варнава. — Я, вообще-то, так и думал…

— Э-э-э, милок, дурная привычка, — скуляще отозвался Странник и тихонько захихикал. — Сам-то, смотрю, тоже не в дезабилье.

Старушечья рука погладила Варнаву по груди, приходится признать, довольно игриво.

— Да будь ты какой угодно! — сердито буркнул священник и замолчал.

Ему совсем не хотелось продолжать разговор, наперед зная, чем он закончится. Внутри он уже весь извелся — дух и тело требовали, хотели, жаждали, чтобы все началось. Увы, он действительно взрывался.

— Варавва, Варавва, — прошамкал Странник, глядя на собеседника с ироническим изумлением. — И откуда ты такой упрямый? Ничегошеньки тебя не берет…

— Не называй меня так! — Варнава начинал злиться всерьез.