Хозяин Черной башни - [10]

– Моя внешность, сэр, это мое личное дело.

– Совершенно верно. Но ваше здоровье – это уже моя забота. Поскольку вы – мой наемный работник, я приказываю вам каждый день упражняться на свежем воздухе. Вы ездите на лошади?

– Нет, – быстро сказала я, не став добавлять, что лошади меня пугают.

Мне пришлось подчиниться. Когда я вышла во двор, он уже сидел верхом на лошади – высоком сером жеребце, который вращал злыми глазами. Я была рада увидеть, что для меня он выбрал по виду значительно более спокойное животное. Лошадка стояла, прикрыв глаза, и похоже было, что она не прочь прилечь.

Я была решительно настроена не показать мистеру Гамильтону свой страх, так что я угостила лошадку куском сахара, ожидая, что в любой момент огромные лошадиные зубы вопьются в мою руку. Но ищущие губы были мягкими, словно бархат. Несколько успокоенная, я воспользовалась помощью грума и без особой грации вскарабкалась в седло. Мистер Гамильтон с весьма невежливым изумлением следил за моими развевающимися юбками.

– Подтяните колени к седлу, – приказал он. – Не стоит постоянно награждать лошадь столь истерическими пинками. Любое животное, кроме Шалуньи, после такого уже давно бы умчалось с вами на спине.

– Шалуньи? – Я недоверчиво уставилась на кивающую голову лошадки.

– В юности она была очень резвой, это в конюшне успокоили ее. – Тут мой взгляд достиг его лица, и улыбка покинула его. Он произнес медленно: – К сожалению, натуру, судьбу человека изменить нельзя. Мы остаемся тем, что мы есть; никакое воспитание не может выбить из нас те недостатки, которые вошли в нашу плоть и кровь.

Он повернул своего коня мордой к воротам, оставив за собой туманный шлейф из непонятных и неприятных слов.

Я догнала его уже за изгородью и сказала прямо:

– Вы не можете иметь в виду именно то, что только что сказали. Это – фатализм, он не оставляет никакой надежды на искупление ни для тела, ни для души...

– Я не верю в душу, – резко произнес он. – Я обращаюсь к физическому, животному началу.

Я понимала, что он ждет моей реплики, поэтому ответила чопорно:

– Мне нет никакого дела до ваших убеждений. Но я не согласна с любым из ваших умозаключений.

– Ну конечно, вы не согласны. При всей вашей смышлености, вы – весьма неземная юная особа. Вы всегда верите в лучшее во всем и в каждом?

– Ну почему? Нет, – сказала я. Горечь, звучавшая в его словах, застала меня врасплох.

– Вы ведь знаете, что в мире существует зло, что не каждому следует доверять или верить? Сомневаюсь, чтобы вы этим руководствовались. Откуда, в конце концов, вам было узнать столь неприглядную правду? Разумеется, не от вашего отца.

Его руки ослабили поводья. Его конь остановился. Мы глядели друг на друга, и я почувствовала, что вынуждена опустить глаза – таким пристальным был его взгляд.

– У нас был мясник, – сказала я, стараясь перевести разговор в более легкомысленное русло. – И вскоре мне пришлось узнать, что он не заслуживает доверия. Баранина вместо ягненка, говядина вместо телятины...

– Но ведь вам не пришло в голову применить урок, полученный от мясника, к человеку, который предложил вам место в отдаленном загородном доме? Что, ради всего святого, заставило вас приехать сюда со мной?

Он наклонился вперед, руки сжаты на луке седла, лицо потемневшее и злое. Я не могла отодвинуться, не тронув с места свою лошадь, которую нелегко было заставить сделать хотя бы шаг. Я чувствовала, как тяжело забилось мое сердце.

– Существует... существует такая вещь, как правосудие, – нерешительно начала я. И, к моему облегчению, его мрачное лицо несколько просветлело.

Он снова взялся за поводья.

– Это сойдет. Хорошо, что вы не заговорили о своем женском чутье, потому что я не смог бы вынести такого рода возражения.

Мы ехали дальше в молчании, следуя изгибам вьющейся тропки, которая карабкалась на холм позади дома. Я была занята, во-первых, тем, чтобы удержаться в седле, а во-вторых, мысленно продолжала разговор, который он оборвал так резко. И для меня стало настоящим сюрпризом, когда передо мной поднялись грубые стены Черной башни.

Мистер Гамильтон, отпустив поводья, въехал под мрачные своды, поднимавшиеся над фундаментом. Камни были грубыми и невероятно массивными; погода и время делали их все темнее, пока они не достигли существующего оттенка, благодаря которому башня и получила свое имя. Я направила Шалунью к стенам и тронула рукой камень, который оказался холодным и грубым.

– Это была каменная крепость, – размышляя, сказала я. – Разве могло такое сооружение когда-нибудь пасть?

– О Черной башне ходят разные сказки, – безразлично произнес мистер Гамильтон. – В древности возлюбленная хозяина Данноха предала его. Его враги перерезали ему горло у ее ног, а потом прирезали и ее, в награду за предательство. Вы выбрали плохое место для уединения, мисс Гордон. Шотландские горцы никогда не были цивилизованными, и всякий горец – все еще свирепый зверь в юбке.

Я улыбнулась ему, отказываясь схватить наживку, и через мгновение он скрылся за южным углом башни.

Вершина холма была не слишком велика – почти целиком ее занимала башня, окруженная мрачными уступами. Сразу под ногами лошади уступ обрывался в отвесный каменистый склон, кончавшийся далеко в мрачном ущелье. Холмы на западе были ниже тех, которые вставали сейчас перед нами, и за ними я могла разглядеть вересковые пустоши, уже покрытые легкой дымкой светлой зелени. Темная поверхность дороги, петляя, скрывалась из виду и, наконец, исчезала совсем, изгибаясь и уходя к югу – к Эдинбургу и к Лондону.