Хозяева плоской Земли - [308]

Когда примерно через час разноцветные всполохи остались позади и мы сели завтракать, обнаружилась ещё одна неприятная странность: Солнце не появилось. Обычно в это время мы всегда видели его, правда, последние два дня всё дальше к горизонту, однако оно обязательно выходило пожелать нам доброго утра, а его быстрый уход мы по привычке объясняли всем известными полярными ночами. И вот теперь Солнца не было вовсе. Оно осталось кружить где-то там, далеко, над обитаемым миром в границах Антарктиды и Уроброса. Мы эти границы каким-то чудом преодолели и теперь вплывали в кромешный мрак, где, как нам казалось, могло произойти, что угодно.

Потом началась вибрация. Сначала я подумал, что мне показалось. Посмотрел на Тима. По его встревоженному взгляду понял, что нет, не показалось. Вся гондола мелко-мелко вибрировала. Чтобы удостовериться в этом, достаточно было несильно сомкнуть зубы и почувствовать, как они неприятно зудят. Приборы показывали прежнюю высоту и продолжающее понижаться давление за бортом. Мы решили, что причиной вибрации могли стать пропеллеры. Уж больно безотказно у нас всю дорогу всё работало. Пора бы уж чему-нибудь сломаться в самый неподходящий момент. Пришлось гасить внутреннее освещение и включать внешнее. Опасаться того, что нас засекут, мы давно перестали. Логика вместе с интуицией в один голос говорили о нашем полном одиночестве. Осмотр пропеллеров ничего не дал: ни у одного лопастей видно не было. Тим предложил выключить мотор. По понятным причинам мы этого не делали с самого старта. Стало даже интересно. Однако ещё интереснее стало, когда двигатель мы выключили, а вибрация осталась. И не только вибрация. Остался звук. До сих пор мы его не замечали, принимая за часть шума мотора. Теперь же мы оба слышали нечто вроде далёкого скрежета, скрипа и гулкого уханья. Причём доносились эти звуки одновременно со всех сторон.

Не уверен, что существуют слова, которыми можно было бы описать наше состояние. Отчаяние и безнадёжность – не те ощущения, которые испытываешь, когда висишь в двух десятках километров над землёй на шаре, всё вокруг дрожит, тебя окружает кромешная тьма, и эта тьма подозрительно живая.

– Кажется, это оно… – услышал я потерявший всякую выразительность голос Тима.

Он имел в виду, что мы достигли цели, что с минуты на минуту узнаем тайну мирозданья и что едва ли она позволит нам вернуться, чтобы обо всём этом рассказать. На ум пришло подходящее слово – обречённость.

Гул усиливался.

Тим выключил внешнее освещение.

Сзади нас царил непроглядный мрак, однако впереди и по обеим сторонам стало едва заметно проступать серебристое марево. Оно словно спускалось откуда-то сверху, где было как будто светлее, образовывая то, что художники называют «градиентом». Только градиент этот был очень «узкий» – от чёрного цвета сажи до чёрного как смоль.

– Возвращаемся?

Кажется, теперь это был мой голос. Совершенно чужой и безцветный. Я представил нас со стороны – пылинку наедине с чем-то титанически огромным – и понял, что никакого возвращения не будет, что тогда, неделю назад, мы видели свои семьи в последний раз.

Тим уже колдовал над пультом, подсвечивая себе фонариком. Я поразился. Я всегда думал, что привычка водить машину на уровне заправского гонщика сделала меня человеком действия, который не имеет роскоши анализировать происходящее, а вынужден сначала реагировать и только потом рассуждать. Теперь же выяснялось, что лихие виражи и бешеная скорость – это вовсе не то пограничное состояние, хозяином которого я в прежней жизни научился быть. Тим не водил автомобилей, не уходил от погони, не выигрывал на спор сумасшедший по сложности заезд, но он действовал, а я наблюдал.

– Скорость, – словно услышав мои мысли, сказал он.

Стряхнув оцепенение, я подошёл к пульту и увидел, на что указывает его слегка подрагивающий палец. Судя по спидометру, мы не стояли на месте с выключенными пропеллерами, а медленно, но верно набирали ход. Нас затягивало. Затягивало в грохочущую черноту.

Последующие события запечатлелись в моей памяти как самые… нет, не скажу «страшные», «прекрасные» или «поразительные» в жизни. Они просто произошли, а я больше никогда их не забуду, хотя очень хочу.

Дирижабль ускорялся навстречу мареву. Мелькнула дурацкая мысль о том, уж ни прав ли был Ньютон с его теорией про притяжение больших масс и ни влечёт ли нас к тому самому Куполу, который, как мы и подозревали, существует и вращается вокруг земной плоскости с чудовищным гулом. Я подумал о странном «человеке с той стороны», о фотографии которого рассказывал Тим, а ему – его дед. Как он мог пересечь черту и не заметить этого? Каким бы хорошим ни был его вездеход, он не мог переплыть Уроборос, не утонув и не попав под удар хотя бы одной из разноцветных молний. Значит ли это, что нас тоже ждёт безболезненный переход в другой мир или другое состояние? Или что-то с тех пор изменилось в небесной механике, и нас расквасит о непреодолимую Твердь?

Потом всё начало светиться. Я смотрел на Тима, он – на меня. Мы видели одно и то же. Волосы на голове стояли ёжиком. Мы походили на двух одуванчиков. То же происходило с волосами на руках, которые выглядели так, будто их опрыскали жидким фосфором. Никакой боли мы при этом не испытывали, только лёгкое покалывание.