Хождение за три моря - [10]

— В чем дело? Что-то с катером?

— Да нет, что ему будет! — Жяукявичус хмыкнул. — На буе этом девка плыла. Она утверждает, что ей нужно в Питер.

— А чего, там тоже наводнение случилось?

— Не знаю… И еще… — Голос капитана стремительно остыл и стал почти мужским. — У нас тетя Лана пропала.

— То есть как это? — Лысина Винокрадова встала дыбом.

— А вот так. Как только к ней привели эту, с буя, она уложила ее в свою койку…

– “Она”, “ее”… Кто кого уложил?

— Тетя Лана уложила эту… потерпевшую, а сама ушла на камбуз и заперлась. Утром начали туда ломиться — ни ответа, ни привета.

Взломали камбуз, а там никого. А заперто изнутри.

— Вечно у тебя что-нибудь… — севшим голосом пролепетал Виктор Владимирович. — Милицию-то вызвал?

Оперативные мероприятия по розыску без вести пропавшей гражданки Анисимовой Ланы Сергеевны никаких результатов не дали, и всеми было решено, что она оказалась за бортом. Родных у нее все равно не было.

Гражданка Мухаметшина Гера Романовна, как выяснилось, раньше проживала в городе Зарайске, в том самом, смытом в первую очередь.

Там никого в живых не осталось. (И никто даже не подозревал, что жила Гера не в самом Зарайске, а на пике прекрасного чувства.) Ей была оказана разовая материальная помощь в виде одежды и белья, а также единовременное пособие в размере полутора тысяч рублей для того, чтобы уехать в Петербург, к родственникам мужа.

Бедная вдовушка!

Молодая пара весело топала по широкой аллее домой. В Троицке-Посадском, городе, расположенном на берегу Среднего моря, была промозглая, пасмурная погода, но эти двое шли так, будто вокруг них не дождь моросит, а жарит солнце.

Плохая погода пришла сюда позавчера днем, с рейсовым автобусом из Перми, откуда до Троицка было триста восемьдесят километров.

Впрочем, эти двое ничего не знали про атмосферные фронты.

— Маленький остров в Карибском бассейне, — напевала приятным глубоким голосом девушка.

— Жрать хочу! — пробасил парень с огромной курчавой шевелюрой, перебивая жену. Он был наполовину негром.

— Вот еще. — Его жена тоже походила на негритянку, однако негритянкой не была. Просто в ее ауре чувствовалась энергия чернокожей женщины, какой-нибудь джазовой певицы или африканской танцовщицы. А так она была обычной русской девушкой. — Власти воруют, народ голодает… — продолжила она петь. — Некоторые мышей ловят и лапой умываются.

— Ага, — согласился мулат. — Хороши также побеги молодого бамбука.

Помнишь, со мной в общаге кришнаит жил? Так вот, к нам в институт абитуриентик один приехал, его в нашу комнату подселили. Ну, мы его и припрягли готовкой заниматься. Варил он, кстати, клево, просто гастрономический оргазм какой-то…

— Боб… — осуждающе протянула белая негритянка.

— Да чё я-то? — пробасил Боб. — Ну, короче, прихожу я как-то домой, в смысле — в общагу, а этот, который абитуриент, тоскует. Я говорю: чё квёлый? А он говорит, что пришел тут напарник мой, кришнаит, и есть просит. А наш новенький только что борщ сварил. Кришнаит говорит: пахнет вкусно. А ты пробовал, когда варил? Абитуриент говорит: да, пробовал. А кришнаит ему: ну и ешь теперь сам. И ушел.

Во гад, да? У них же, у кришнаитов, прежде чем приступить к еде, надо сначала Кришне предложить, а пробовать при готовке — Кришна упаси.

— А дальше что? — спросила жена.

— А дальше…

И тут эти двое увидели Геру. Она смотрела на парочку жадными глазами, сидя на скамейке в парке. Муж отреагировал первым.

— Роза, смотри. Девочка, тебе хлебушка дать? — без обиняков спросил он у Геры.

— Боб! — одернула его жена.

— А чё она так смотрит? Девочка, тебя покормить?

— Слушай, она же совсем прозрачная! — ахнула Роза. — Ты когда последний раз ела?

— У меня тоже муж есть… — прошептала Гера.

— Чего? — не понял негр.

— У меня тоже муж есть, — громко сказала Гера.

— Какой муж?

Глядя на изумленные лица молодых супругов, девочка упала в голодный обморок.

Шульц покидал деревню. За ним приехал микроавтобус из Гуляева.

— Что, Вальтерович, едешь? — спросил Игнатьев.

— Еду! — отрезал Шульц. — Не деревенский я, извините. Хотите, в город вас всех вывезу?

Общество, провожавшее Шульца с двумя орущими кульками и Мухой на поводке, молчало.

— Значится, без инвестиций? — В голосе Игнатьева звучало разочарование.

— Без инвестиций. — Шульц положил младенцев на сидение и повернулся к сельчанам. — Что вы будете с инвестициями делать? У вас самому молодому уже шестой десяток пошел. Поймите, мне не денег жалко, мне вас жалко и деревню вашу. Делаем так. Вы ищете толковых молодых мужиков, чтобы не старше сорока, которые приедут сюда и будут вести крестьянские дворы. Свиноферму там, молочный комплекс, картошка-пшеница. Найдете — куплю им технику, дам кредит на десять лет. А так — нет.

— Так, значит? — протянул секретарь.

— Так, так… — буркнул Шульц. — Деньги за постой вышлю телеграфом.

Через пять минут микроавтобус уехал в Гуляев. Жители Бахаревки долго смотрели ему вслед.

Шульцу не было жалко стариков. То есть жалко, конечно, было, но тратить деньги вхолостую он не любил. И не тратил никогда.

Историческая встреча отца и сына произошла на пароме “Триморье” — огромной барже, перетаскиваемой двумя катерами через Уральское море к Перми. Этому областному центру повезло — он оказался с трех сторон окружен водами Уральского моря, но отрезан от суши не был и, что самое главное, уцелел в потопе. Уральское море раскинулось как бы полумесяцем, и в его вогнутую часть вонзался Пермский полуостров.