Хождение сквозь эры - [19]

Внешне всё было тихо и спокойно. Но вот съезд открылся. Начались выступления. Мне заранее удалось выговорить бумагу, необходимую для нескольких сверхплановых номеров: в дни съезда я хотел выпускать газету каждый день, а не раз в неделю; это удалось. Мы публиковали почти не сокращённые стенограммы самых интересных, принципиальных выступлений; партийная «Циня» давала краткие изложения, часто искажая их до противоположного. Люди сравнивали. Редактор «Цини» в ЦК кричал: «Это беспартийная газета!» Инструктор ЦК стал вычитывать гранки с первой строчки до последней, черкал и сокращал. Но всё равно контраст был вопиющим.

Накануне последнего дня съезда, когда должны были избрать правление Союза, мы – «мозговой центр» оппозиции – собрались дома у одной из наиболее известных писательниц и окончательно решили, как будем делать и что. Я понимал, что в любом случае поступаю плохо. Как-никак, в газету меня послал именно ЦК, я был – должен был быть – как бы их человеком. А раз так – значит, должен был предупредить (читай – донести). Иначе я их предам. Но если я сообщу им, что назавтра их ожидает разгром, – то предам людей, которые мне доверились, и ни один из них потом с полным правом не подаст мне руки. Что было мне ближе: партийное руководство – или талантливые писатели? Надо сказать, что после райкома я сильно изменился, и в том, как разрешу эту дилемму, всерьёз не сомневался ни на секунду. Я был всей душой за перемены.

На выборах ЦК был разбит наголову. Ни один человек, намечавшийся в секретари, не был избран в состав правления. В новый его состав вошёл и я. Многие из тех, кто пришёл сейчас к руководству Союзом, в начале моей работы критиковали меня – в том числе и новый первый секретарь. На первом же – организационном – заседании правления я сказал, что теперь могу уйти из газеты – если они того хотят. Мне ответили: работай и не болтай глупостей.

На следующий же день я был вызван к секретарю ЦК. Он спросил: как я оцениваю результаты выборов? Я сказал: писателям не понравилось, что предполагавшиеся секретари, ещё не избранные, уже повели себя как хозяева. Мне ответили: это чепуха, всё дело в буржуазном национализме. (Национализм, конечно, был; но он был везде, и в том же ЦК, как это показали потом события начала 90-х годов. Мне это чувство всегда казалось естественным.) Секретарь спросил: как, по-моему, воспримут писатели, если выборы отменить, объявить недействительными и назначить новые? Я честно сказал, что воспримут плохо и вряд ли проголосуют иначе. Тогда он предложил мне написать и опубликовать в газете соответствующую статью – с разоблачением буржуазных националистов. И закончил многозначительным предупреждением:

– По этой статье будем судить о вашей работе.

Я вышел от него, прекрасно зная, что такой статьи ни писать, ни публиковать не стану. Постоял в коридоре, раздумывая – какой бы сделать финт ушами. Придумал. И тут же пошел к заведующему курировавшим нас сектором печати – то был хороший мужик, из флотских политработников. Я рассказал ему о состоявшемся только что разговоре и сказал:

– Понимаешь, публиковать такую статью я не имею права: газета по положению не может критиковать издающую её структуру, а съезд писателей для нас как раз таковым и является. Ты уж как-нибудь доведи до сведения…

Он согласился с моим аргументом и пообещал доложить. Больше вопрос о статье не возникал.

Но было ясно, что в газете хозяйничать мне осталось недолго. Инструктор ЦК – тот самый, что редактировал съездовские номера, – говорил мне:

– Товарищ Михайлов, мы каждый ваш новый номер берём в руки со страхом: чего ещё такого вы там себе напозволяли?..

А я и впрямь позволял, понимая, что если даже сейчас стану вести себя тише воды и ниже травы – это уже ничего не изменит. Да и не хотел позволить сломать меня.

К концу 1966 года мне удалось добиться увеличения объёма газеты вдвое, с соответствующим изменением в штате редакции. Я знал, что на обновлённой газете меня не оставят: на съезде партии Латвии в отчётном докладе ЦК меня резко критиковали, и это было верным признаком.

На одном из заседаний правления, где присутствовал и пресловутый инструктор ЦК, его спросили прямо:

– Ходят слухи, что Михайлова хотят снять. Это так?

– Мне об этом ничего не известно, – ответил он.

Но тут вмешался новый первый секретарь Союза:

– Да, мне в ЦК сказали, что Михайлов больше работать не может.

После этого мне пришлось пережить, наверное, одни из лучших минут в моей жизни. Писатели, в том числе самые авторитетные, сказали:

– Мы хотим работать с этим редактором.

Однако в ЦК решение было уже принято.

Когда я пришёл в издательство за моей трудовой книжкой, директор сказал:

– Придётся тебе записать: «Как не справившегося с работой» – так в постановлении бюро ЦК.

Я ответил:

– Тираж растёт, газета вышла на окупаемость – по-твоему, это значит, что я не справился?

Он развёл руками:

– Ну, а что же написать?

– Напиши – «В связи с реорганизацией газеты».

Он так и сделал. И даже выплатил мне двухнедельное пособие.

Однако я был, как-никак, лицом номенклатурным. А это означало, что, уволив, мне должны предоставить другую работу.