Хождение Северина во тьму. Пражские призраки - [21]

В таком состоянии Натан Майер однажды обнаружил его перед зажегшей вечерние огни «Паутиной». Стуча зубами, Северин смотрел на фонарь у входа. Натан подошел к нему и положил руку на плечо.

— Не надо туда заходить! — сказал он.

Голос его звучал мягко: таким ласковым и вкрадчивым тоном обычно говорят с детьми.

— Северин, не стоит туда идти!

Затем он подхватил его под руку и повел вверх по лестнице к себе в кабинет. Северин шел с ним, не пытаясь сопротивляться.

— Что вам нужно от меня, Натан? — только и спросил он, доверив ослабевшее тело статному спутнику.

Наверху Майер включил свет и усадил гостя в кресло, раскрыв перед ним коробку с длинными тонкими сигаретами, привезенными с родины. Сам он беспрерывно курил их одну за другой.

— Угощайтесь! — сказал он и принялся длинными шагами расхаживать по комнате. Северин сидел и слушал его. Речь шла о том же, что и когда-то в кафе. Короткими, взволнованными фразами русский предрекал войну против всех. Но сквозь завесу слов прорывалось и нечто иное: дружеское участие, искренняя забота, казавшиеся Северину в устах этого человека особенно трогательными и необъяснимыми.

— Что вы от меня хотите? — еще раз спросил Северин.

Натан Майер застыл перед собеседником.

— Вы очень симпатичны мне, Северин!

Он с улыбкой наклонился ближе.

— Вы один из нас! Один из Гильдии!

— Какой еще Гильдии?.. О чем вы?

Но ответа на вопрос Северин не получил. Натан, звякнув связкой ключей, отпер письменный стол.

— Можете пока посмотреть, что здесь, а я спущусь вниз, добуду бутылку вина… Осторожно, сигарету держите подальше!

Северин встал и с любопытством выдвинул тяжелый ящик стола. Натан Мейер ушел, оставив его одного во внушающей странные ощущения комнате с книжными полками до потолка и мерцающим на полированных плоскостях старой мебели светом лампы. В ящике покоились всевозможные фугасные бомбы, ручные гранаты, круглые и прямоугольные коробки с белыми запальными шнурами.

Северин нагнулся над открытым ящиком. Мозг обожгло сладостным желанием, руки затряслись от волнения. Придирчивый взгляд останавливался на каждом предмете. В самой середине, подобно черному сердцу, лежала небольшая бомба примечательного вида. Северин схватил ее и сунул в карман.

— Ну как? — спросил Майер, вернувшись с полным графином и двумя стаканами. — Детские игрушки! — пренебрежительно добавил он, глядя на молчащего Северина, и запер стол. — Давайте-ка лучше поднимем бокалы за Гильдию!

8

Шли недели горького, растерянного одиночества, и Северин больше не мог сдерживать желание увидеться с Миладой. Бескровный дух, живший в его фантазиях и ускользающий от него во тьме ночей, неизменно манил туда, где огни ресторана разливались по улочке широким ослепительным кругом. Предупреждение Натана не нашло отклика в его душе. Исполненный стыда и опустошенный тоской, Северин вновь оказался в «Паутине».

Он был не в силах обойтись без этой последней, самой болезненной пытки. Милада смотрела сквозь него, будто сквозь какого-то случайного, незнакомого посетителя. Однако ее чувственные интонации и глаза с лукаво пляшущими в глубине зрачков золотистыми искорками разжигали в нем память о ее страсти и гибельной, злой любви. В воспоминаниях он ежечасно возвращался к вечеру, когда Милада, переодевшись монахиней, явилась к нему. Он дрожал и таял под ее поцелуями, воображая, что заключил в объятия призрака, застигшего его врасплох летом в тени акаций.

Он сидел, подперев лоб руками. Сквозь скрещенные у глаз пальцы наблюдал, как Милада шутит с гостями, и любовался очертаниями ее тела под платьем. Букинист Лазарь покачивал Миладу на коленях. Его лысина прижалась к груди девушки, и Северин видел, как под натянутой кожей на черепе проступили бугры. Вспомнился вечер, когда он с булыжником в кармане несся через город, намереваясь убить человека. Милада поигрывала с неухоженной бороденкой на дряблом лице книготорговца, и ее светлые глаза затуманились — Северин знал эту поволоку. В горле слизняком застряло омерзение. Он опрокинул в себя остатки вина и вышел на улицу.

Над спящим городом распласталось темное и бездонное зимнее небо. Не было видно ни звездочки. За уходящей осенью волочился шлейф липкого, пробирающего до костей тумана, моросью рассеивающегося по мостовой. Мерцал огонек над тележкой с горячим чаем; возле нее, весело переговариваясь, перекусывали две девицы в шляпках с перьями и ярко-желтых пальто. Северин тоже подошел и купил пару сигарет. Одна из девиц заговорила с ним и попросила двадцать геллеров. Он полез в карман и сунул ей горсть мелкого серебра.

Им овладело горькое, мертвящее равнодушие. Он не знал, куда пойти и с чего начать. Из дверей соседнего бара пахнуло спиртным, и швейцар в приветствии приложил руку к фуражке. Северин подумал о годах, проведенных в подобных заведениях. Его пронзила острая тоска по тем временам. Тогда у него было где укрыться. Он не чувствовал себя одиноким в своем убогом, тесном мирке; его товарищами были простодушные желания, пьяные думы о величии и обманчивости вселенной. Но сейчас глаза его открылись. Испепеленный и замаранный, потрепанный и лишенный сил, он пошел по кривой дорожке, на которую его толкнула ресторанная девка.