Хотеть не вредно! - [29]

— Ну, как? — спрашивает Сашка, довольный произведенным эффектом.

Мне не удалось скрыть нежность, с которой я разглядывала снимки.

— А он об этом знает? — спросила я.

Сашка хихикнул:

— Ага, чуть не убил меня, когда я сказал, чей это фотоаппарат!

— Почему?

— А ты не догадываешься?

Впрочем, я не стала вдаваться в подробности, и так достаточно выдала себя. Сашка — существо тонкое, он сразу все ловит.

— Я звал его сегодня с собой, — продолжил Колобоша.

Я чуть не свалилась с табурета:

— Да ты что! И он?

— Ага! — заерничал мой помощник. — А говоришь, что он тебя не волнует!

Я рассердилась:

— Во-первых, ничего подобного я тебе никогда не говорила…

— Значит, волнует!

— …Во-вторых, если ты сейчас же не перестанешь…

Сашка поднял руки в знак примирения:

— Молчу.

Я еще больше рассердилась:

— Но ты не сказал, что он ответил на твое предложение! О, наказание мое!

— Ну, все, все, — посерьезнел Сашка. — Боря отказался, потому что стесняется. Вот если бы ты сама его позвала…

— Ты шутишь? — возмутилась я. — Это же равносильно свиданию!

Сашка аж подпрыгнул:

— Так у нас сейчас с тобой свидание? А почему мы не целуемся? Это не честно!

— Я тебя сейчас убью, — вполне серьезно пригрозила я.

Сашка с наигранным смирением притих. Потом предложил:

— Давай в следующую субботу соберемся у меня. Ты отпрашивайся на всю ночь, а я с Борей договорюсь. Мне еще Витька Черепанов обещал первомайские пленки. Все сразу и напечатаем. А?

Сдерживая волнение и стараясь говорить равнодушнее, я ответила:

— Посмотрим. Дожить надо до субботы.

На этом и порешили, свернув деятельность до следующего раза.

В Петровском Заводе главная достопримечательность — это барельефы с изображением восьми декабристов на вокзале. Существует традиция: обязательно дождаться барельефов и отдать дань памяти декабристам, одухотворившим этот край своим присутствием и своими трудами.

Читу проезжали ночью, и я проспала бы, если б не два пассажира, которые потревожили нашу идиллию. Проснувшись, я выглянула в окно и решила даже выйти. Дым отечества был уже явно ощутим на читинском вокзале. Вокзал гудел и жил бурной жизнью. Гремела попса с идиотским даже для попсы текстом: "Мы насосы, мы насосы, Мы не курим папиросы".

Звуки песни мешались с криками громкоговорителей, свистом маневровых поездов, говором толпы встречающих и провожающих. Для меня эта музыка железной дороги всегда была полна какой-то манящей тайны, предчувствия дальнего пути и встречи с чудом под названием "жизнь". Это, конечно, связано с тем, что я родилась и выросла в железнодорожном поселке. Долго не засыпая ночью в детском саду, куда меня отдавали на пятидневку, я слушала перебранку путейцев в громкоговорителях, и мне казалось, что слышу голос папы. А шум поездов и стук колес всегда были для меня лучшей колыбельной. В самую жару я спала на балконе под грохот железной дороги, совершенно не воспринимая его.

Я постояла на платформе, вдыхая весенний, терпкий воздух. Мысленно проследила путь от вокзала до центральной площади, пробежалась по памятным местам Читы. Господи, сколько лет я не была здесь! Не меньше двадцати.

А ведь здесь учились мои одноклассники, кто в политехническом, как Ольга Яковлева и Ольга Тушина, кто в медицинском, как Любка Соколова и Ирка Савина. Многие закончили только техникумы, железнодорожный, в первую очередь. Теперь им, на старости лет, приходится продолжать образование, наверстывать упущенное. Жизнь заставила. Учатся на заочных отделениях, приезжают сюда сдавать сессию. А наша любимая троица, талантливая и многообещающая, прихватив Витьку Черепанова и еще кого-то из ребят, поступили в техническом училище в крохотном городке под Читой, на помощников машиниста. Потом армия…

Они все служили, наши мальчишки. Никому не приходило в голову "косить" от армии или прятаться. И сейчас Забайкалье, да и другие провинции, служат за всех, за всех отбывают свое в Чечне, как тогда — в Афганистане. Я своих двух сыновей не отпустила в армию, хочу видеть их живыми и здоровыми. А тогда бы и вопроса не возникло, как с моим братом: пришло время, пошел служить, вот и весь сказ.

Прав Михаил Задорнов: в Сибири сохранились люди с чистым сердцем. Задорнов, правда, добавляет: "и с грязным телом". Ему можно: он писатель-сатирик. В Забайкалье всегда было много чистосердечных людей. А, казалось бы, каторжный край…

Мне пришлось поначалу туго в Москве. Приходилось учиться жить совсем по другим правилам. Впрочем, все жизненные уроки, которые мы получаем, во благо. Если ты чрезмерно горд, то жизнь научит тебя смирению, если слишком часто унываешь и ругаешь судьбу, она заставит ценить каждый миг и благословлять небеса. Не все, правда, оказываются способными учениками, но их, как двоечников, оставляют на второй год. Пока не научится. Я, наверное, была тупой ученицей, судя по урокам, которые выпали мне на долю…

Чита проплыла за окном, небольшой городок. Я с грустью слежу, как редеют дома; сменяя их, появляются высоченные, стройные сосны, глубокие песчаные овраги, река с лодочками. Постепенно возвращаюсь к моим воспоминаниям.

Однажды, простудившись в очередной раз, я слегла на целый день в постель. За этот день прочитала "Дворянское гнездо" Тургенева, пропущенный в свое время. Лежала и возмущалась, размышляя о судьбе Лизы Калитиной. Как можно быть такой покорной? Фи, уйти в монастырь! Нас учили, что жизнь — это "вечный бой, покой нам только снится". Лиза, конечно, мила, прелестна, умна, но эта проклятая покорность! Зачем быть такой смиренной, безропотно подчиняться всем и всему? Нет, я не люблю таких! "Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю!" Мы выписывали себе, в дневники и песенники, эти пушкинские строчки, готовясь к каким-то мифическим сражениям. Молодости это простительно.