Хоровод нищих - [47]

Но учитель хорошо знал свою дочь. Он боялся, что девочка, выросшая под постоянной опекой, в один из дней может забраться на колени к дяде-сказочнику и забыть о своем возрасте. Поэтому Пиетаринен начал жаловаться Йере на свою бедность и трудные времена.

– Нужно бы купить демисезонное пальто, а на какие шиши? На мои доходы не приобретешь. Родным тоже надо бы помочь, а нечем. Не на мои же доходы.

Йере понял, что не может дальше существовать за счет бедного учителя народной школы, и в один из осенних дней объявил, что собирается податься в Хельсинки. Он деликатно заметил, что у него с собой нет ни денег, ни бланка векселя. Пиетаринен, в свою очередь, высказал глубокое сожаление, что писатель не может быть дольше его гостем, особенно потому, что он так верно ждал прихода вдохновения. Однако Пиетаринен не дал Йере ни денег в долг, ни векселя, поскольку крепко придерживался принципа: не жаловать писателей, сочиняющих стихи, за которые никто не платит, и заполняющих бланки векселей. Взамен он сунул под мышку отправляющемуся в путь солидный сверток с едой, пожелал Йере счастья и приводил до шоссе.

Когда фигура Йере исчезла на сужающейся впереди дороге, Пиетаринен бросился домой и свободно вздохнул: на доходы учителя народной школы нечего писать детективные романы для финского народа. Их, как и прежде, надо переводить с иностранных языков, подобно шлягерам и меню ресторанов. Пиетаринен позвал Хелли и сухо сказал ей:

– Проверь все комнаты и сообщи мне, если что-нибудь пропало. Наконец-то писатель Хуухкая навсегда покинул наш дом.

Дочь заплакала.

– Ой, мне будет так грустно… Он унес с собой мое сердце.

– А серебряные вещи? – спросил в тревоге учитель и бегом помчался в столовую проверять шкафы.

Начало осени принесло с собой бесконечный дождь. Из всех небесных хлябей капала влага. С полей цвета мокрых ворон исходил запах разлагающейся картофельной ботвы. Поверхность узкой проселочной дороги покрылась скользким слоем глины и слякоти. Места покрепче украшали следы копыт коров, недавно вернувшихся с пастбища. То тут, то там виднелись отпечатки босых ног пастушонка: пять пальцев и проделанная пяткой узенькая ямка.

Но ничто не препятствовало поэтам слагать стихи о густом аромате дождливых вечеров и веселой польке, исполняемой дождевыми каплями. Осень была совместным достоянием, акционерным обществом открытого типа, в котором Йере Суомалайнен состоял одним из верных членов. Правда, он не пел и не слагал стихов, так как тело его, измученное холодом и усталостью, мечтало лишь о тепле и отдыхе.

Снова три дня пешком на запад. Первая половина пути, к счастью, уже осталась позади, да и кусок второй пройден. С едой, данной ему Пиетариненом, Йере разделался еще накануне и сейчас шагал, лишь подкрепившись сайкой, гонимый проливным дождем.

Йере Суомалайнен умел приспосабливаться. На пути он вынужден был играть различные роли, которые рождались в соответствии со сложившимися обстоятельствами. В одном крестьянском доме он столь реалистично сыграл человека, который проповедует во сне, что ему позволили переночевать; в столовой какого-то поселка объявил себя инспектором, проверяющим кулинарное мастерство, и заработал обед. А когда выступал в роли простого человека без запросов, то ничего не получал. Йере смотрел на свое второе «я» со стороны. Некоторые умные люди называют такое явление самокритикой, но на самом деле это лишь оценка ближнего. Сколько раз этот ближний превращался в самого злейшего его врага. Были моменты, когда ему хотелось вонзить топор самому себе в спину.

Йере приближался к небольшой деревушке под названием Потинкорва, где производили медные рога, крепчайшее домашнее пиво и коврики из лоскутков. Деревня была известна своей скаредностью и праведностью. Духовная жизнь ее жителей находилась еще на той исторической фазе, когда наука процветала лишь в монастырях. Население деревни сообща выписывало волостную газету, выходившую два раза в месяц, и альманах, издаваемый раз в год. Несмотря на это, жители шли почти в ногу со временем и добрались уже до 20-х годов нашего столетия. У них были отличные средства информации, поскольку питались они в основном слухами.

Дождь панибратски бил каплями по лицу Йере, застревал в щетине отросшей бороды. Большой палец время от времени с любопытством выглядывал из носка ботинка, где образовалась изрядная дыра для наблюдения за окружающим ландшафтом. Бедные ботинки уже не могли больше впитывать в себя влагу: они были переполнены ею. К счастью, на плечах у него был плащ с пропиткой. Спасибо Пиетаринену, подарившему ему чистое, хотя и заштопанное нижнее белье, а также старую соломенную шляпу. Йере с грустью вспоминал этого своеобразного жмота, школьного воспитателя, в доме которого он на правах его друга провел пять недель, и инстинктивно приподнял напоенную влагой соломенную шляпу. С Печалью подумал он и о дочери учителя, имя которой писалось, как Хели, а произносилось Хелли.

Вечер уже спрятал дождь в темноту. Йере брел по глинистым улицам деревни и остановился возле довольно большого дома. Едва он успел взяться за щеколду калитки, как со двора послышался злобный лай собаки. В дверях дома появился худощавый мужчина и крикнул бродяге: