Хорошо посидели! - [91]

Но вот, впереди слева, показался большой двухэтажный дом Управления лагеря. Яркий свет горел едва ли не во всех его окнах. Издалека этот дом был похож на освещенный пассажирский пароход посреди темного океана.

Корнейко привел меня именно в Управление.

За дверью, перед дежурными, проверяющими пропуска у входящих, нас уже поджидал капитан в синей фуражке. Спросив мою фамилию, капитан отпустил Корнейко.

«Выходит, меня не поведут обратно на лагпункт», — подумал я.

— Подымайтесь на второй этаж, — приказал капитан. — Потом налево.

Я прошел по коридору.

— Сюда, пожалуйста, — капитан остановил меня перед одной из дверей.

Я повернулся к двери и, прочитав прикрепленную на ней табличку, буквально обмер. На табличке значилось: «НАЧАЛЬНИК КАРГОПОЛЬЛАГА МВД СССР ПОЛКОВНИК КОРОБИЦЫН».

Здесь, чтобы читателю стало понятно мое потрясение, необходимо сделать небольшое отступление.

Фамилия Коробицын была мне, как и всем мальчишкам-школьникам, известна с детских лет. О герое-пограничнике Коробицыне, в одиночку задержавшем и уничтожившем на границе с Финляндией группу опасных диверсантов и павшем в неравном бою, нам рассказывали на пионерских сборах. Его бой с нарушителями границы был изображен на плакатных картинках. Его имя было присвоено погранзаставам.

Имя полковника Коробицына постоянно звучало на просторах Каргопольлага.

Как начальник лагеря, в распоряжении которого находились более ста тысяч заключенных, в том числе специалистов самых разных специальностей, свои железнодорожные ветки и службы, и как начальник лагеря, расположенного на территории двух таких крупных областей, как Архангельская и Вологодская, Коробицын обладал большей властью, чем первые секретари обкомов партии этих областей. Он мог помочь им рабочей силой, например, для уборки урожая, построить где надо мосты, обеспечить медицинскими, инженерными и другими консультантами столичного уровня. О безграничности власти Коробицина в самом Каргопольлаге не приходится и говорить. Ходили слухи, что своим продвижением на высокие посты в системе МВД Коробицын обязан родственным связям со знаменитым пограничником и является чуть ли не его родным братом.

Итак, я стою перед дверью в кабинет всесильного начальника. «Зачем? Почему? За что?» — вертится в моей голове.

— Входи. Вас ждут, — путается в местоимениях капитан, видимо, с непривычки говорить с заключенными на «вы».

Мы входим в приемную. Капитан остается в ней, а я по его знаку открываю массивную дверь и вхожу в кабинет.

Передо мной за массивным письменным столом сидел человек в полковничьем мундире, лет сорока с лишним. Голова его была обрита наголо. Я остановился возле двери. Коробицын продолжал некоторое время перебирать на столе бумаги. Затем он поднял голову и внимательно оглядел меня.

— Проходи. Садись, — сказал Коробицин.

— Спасибо. Здравствуйте. — Я сел возле столика, стоявшего перед письменным столом. Коробицын приподнял лежавший на столе какой-то сброшюрованный печатный текст, похожий на оттиск из научного сборника.

— Знаешь, что это такое?

— Нет.

— И не догадываешься?

— Нет.

— Ну, посмотри. — Коробицын протянул мне довольно пухлый оттиск. Я взял его в руки, и в очередной раз обомлел от удивления. На этот раз радостного. У меня в руках был оттиск из «Исторического архива» Академии Наук СССР, опубликовавшего обнаруженный мною в Отделе рукописей Публичной библиотеки ранее неизвестный список опричников Ивана Грозного.

Вихрь новых вопросов завертелся у меня в голове: «Как могли опубликовать в академическом издании, в Москве, присланную мною туда два года назад работу? Кто мог взять на себя смелость напечатать труд репрессированного по 58-й статье «врага народа»? Как оттиск из названного издания попал в руки лагерного начальства, самого местного бога — Коробицына?»

Ответы на эти вопросы я потом получил, а пока терялся в догадках. При этом сам тот факт, что исключительно ценный для науки и вообще для истории российской государственности ранее не известный исторический источник опубликован и что, несмотря ни на что, оттиск его издания находится у меня в руках, сам этот факт произвел во мне мгновенную перемену настроения, и даже самоощущения. Из униженного заключенного работяги я вдруг словно перевернувшись внутри себя, стал прежним человеком, ученым-историком и прочая и прочая. Смешно сказать, я вдруг, ощутил себя кем-то большим, чем Коробицын: «Шутка ли, я — автор такого труда, а он кто такой? Что он знает?? Сатрап, невежда, мелкий современный опричник!..»

— Это ты написал? — спросил Коробицын, беря обратно оттиск.

— Да.

— Я прочитал твое предисловие к этому документу. Ты, оказывается, умный человек.

— Полагаю, гражданин начальник, вы давно знаете, что не дураков охранять сюда поставлены.

— Да, знаю. На какой работе работаешь?

— На сортплощадке в лесоцехе.

— Тяжело?

— Привыкаю постепенно.

Коробицын снял трубку местного телефона.

— Соедините меня с Кошелевым по его квартирному, — приказал он на коммутатор.

— Кошелев?.. У тебя на лагпункте есть такой заключенный, — Коробицын назвал мою фамилию. — С завтрашнего дня предоставь ему такую работу, чтобы он мог заниматься научной деятельностью. Все. Отдыхай. — Коробицын повесил трубку.