Хорошо и плохо было жить в СССР. Книга первая - [7]

Летом мы ездили в пионерский лагерь – это, я считаю, самая лучшая возможность помочь ребенку сформировать личность. Потому что именно в пионерском лагере быстрее всего прививается личная ответственность перед коллективом. Тут нет пап и мам, все перед друг другом открыты. И это заставляет думать о совести.

В пионерском лагере я бывала пять раз. И все пять сезонов были превосходными, один лучше другого! Палаты были очень уютные, а сам лагерь выглядел ухоженнее любого санатория. Пионерские отряды соревновались между собой, и мы в своем отряде так сплотились, что постоянно занимали первые места. У нас была лучшая отрядная песня, лучшая стенгазета, лучшие показатели на викторинах и в спортивных состязаниях. Мы ходили в походы, ночевали в шалашах, собирали целебные травы, купались и загорали. А как мы играли в прятки! Столько смеха, веселья, легкости я больше нигде не видела.

Каждый раз в меня влюблялся какой-нибудь симпатичный мальчик. «Вздыхал» по мне. Это было очень приятно. День через день я получала записку с огромным сердцем, нарисованным шариковой ручкой с красной пастой, вчетверо сложенный тетрадный лист. К посланию всегда прилагался живой цветок. Влюбленный писал, что я самая лучшая на свете, самая красивая, и что он мечтает быть рядом. Но мы, девочки, никогда не отвечали на такие записки и вообще не подавали виду, что подобные признания трогают наши сердца. Так было принято. Мы должны были ходить, высоко держа голову, а мальчиков мерить холодным взглядом. А они «вздыхали» еще сильнее. Это было так хорошо! Очень часто мальчишки присылали подарки – конфеты, фрукты, значки, плетенные из цветной проволоки брелоки – и мы их благосклонно принимали. В походах в лес я всегда получала от влюбленного паренька нитку лесной земляники. Другие девочки мне по-доброму завидовали. Они качали головами и всплескивали руками: «Ах, как он в тебя влюблен!» Однако до конца смены я не позволяла влюбленному даже трогать меня за руку. Таково было негласное правило. И это очень приятно щекотало девичье сердце! Только на прощальном вечере, у пионерского костра и на танцах влюбленный мальчик приближался ко мне, и я подавала ему руку. Мы сидели у костра, держась за руки, и «вздыхали». Это было так мило, так чисто и трогательно! На прощание мальчик целовал меня в щеку и обещал писать каждый день всю оставшуюся жизнь. Как это было чудесно!

Мы жили с ощущением счастья, а когда расставались – ведь мы были из разных городов, девочки всегда плакали. До сих пор храню наволочку из пионерского лагеря, на которой мальчишки и девчонки нашего отряда шариковой ручкой написали мне свои сердечные пожелания. Когда я держу ее в руках, у меня сжимается сердце. Текут слезы. Ведь мы жили почти в раю!

Где, в какой стране государство обеспечивает детям такую атмосферу, что они чувствуют себя абсолютно счастливыми? Это было только в СССР!»

Николай Ер – ков, 1959 года рождения: «Мой папа был кандидатом технических наук, эрудитом, спортсменом, шахматистом. Носил очки и маленькую бороду. Утром, когда мы просыпались, он весело командовал: «На зарядку становись!», и я бежал, становился рядом с ним – и мы дружно выполняли упражнения. Потом обливались холодной водой. Закалялись. За завтраком решали какие-нибудь задачи из журнала «Наука и жизнь» или разыгрывали шахматные этюды, которые печатались там же. Папа учил меня все делать «с умом», то есть компетентно и ответственно. Мама во всем нас поддерживала. В доме всегда плавали улыбки. Я и мои родители были неразлучными друзьями.

Папа вызывал меня на соревнование – кто из нас за неделю сделает больше добрых дел. Я приносил в дневнике пятерку по математике – это записывалось как доброе дело. И когда я прибирался в своей комнате, поливал цветы, мыл посуду, ходил в магазин за покупками, это тоже засчитывалось в мою пользу. Папа чинил все электроприборы, наши и соседские, мог починить любой протекающий кран, настроить телевизор, соорудить настенную полку, подклеить книгу, поменять дверной замок и предложить еще десяток других услуг технического характера. И все только бесплатно – такова была его принципиальная позиция.

С семи лет я знал, что мой папа работает в научном институте и что-то проектирует. Тогда же, в семь лет, он однажды подмигнул мне и сказал, какой именно проект поручили ему и его товарищам: луноход. Затем папа добавил: «Но это государственная тайна, и ты, пожалуйста, храни ее в секрете». Позже, став постарше, я догадался, что это была шутка. Папа что-то проектировал, как инженер-конструктор, что-то важное для страны, но, конечно, не луноход. Я думал, что, может быть, новый танк или самолет-истребитель. Или автомобиль-амфибию.

Во дворе у меня был только один хороший приятель, а другие ребята были просто знакомые. С ними мне было неинтересно. Они шмыгали носом, громко зевали, шаркали по асфальту и постоянно что-то подбирали с земли. Это была у них какая-то мания. Они ходили по двору, заглядывали во все углы, в мусорные баки, вытаскивали бумагу, деревяшки, изношенные вещи, банки, бутылки. Все стеклянное тут же разбивалось. Все бумажное и деревянное шло в костер. Разводить костер тоже была их ежедневная привычка. Они совали в огонь выброшенных на помойку кукол или старые мягкие игрушки и всегда говорили одно и то же: это враги, которые приговорены к смерти. Перед тем, как казнить «врагов», мальчишки всегда пищали и выли, изображая страдания перед смертью. Они делали это как бы от лица несчастных кукол и всяких плюшевых зайцев и медведей. Каждый из них был беспощаден и всегда подчеркивал это.