Хороший отец - [47]

– Он и ребенком был таким же, – возразила она. – То есть пойми меня правильно: он мне нравился. Он был забавный и заботливый. И мальчикам нравилось, что у них есть старший брат. Он им фокусы показывал, боже мой! Но когда я с ним говорила – еще в пятнадцать лет – мне всегда казалось, что он только наполовину здесь. Такое у него было свойство – становиться полупрозрачным.

Я обдумал ее слова и попытался представить – полупрозрачный мальчик. Фрэн не знала его младенцем, ползунком. Не знала отчаянного, страстного ребенка, который жил ради игрушечного грузовичка и спал с пластмассовым самолетиком, как другие дети – с плюшевым мишкой.

– Я только помню, как он принял Алекса с Вэлли, – сказал я вслух. – Как он с первой минуты стал их защитником. Показывал им, что значит быть взрослым, учил застилать кровати, чистить зубы нитью. И у него всегда находилось время с ними поиграть, посидеть на полу…

– Знаю, – ответила она. – Он с ними прекрасно ладил, и они его любят. Я только хочу сказать, что с нами он был не таким. Стоило взрослому с ним заговорить, и он принимал такой… я бы сказала, скептический вид. Был вежлив, но иногда казалось, что это притворство. Что он ведет себя, как нам хочется, чтобы от него отстали.

Я смотрел, как на головке душа собирается капля воды. Сначала крошечная, как булавочная головка, она разбухала, удерживаемая поверхностным натяжением, пока тяжесть не пересиливала. И тогда она падала прямо вниз, разбивая воду в ванне с явственным звуком «плип».

Фрэн отодвинулась и повернулась так, чтобы видеть меня.

– Я тебя люблю, – сказала она. – Я никого так не любила. Но ты должен смириться с тем, что, как ни старайся, твой сын никогда не будет таким, как тебе хочется. Даже если его чудом оправдают и освободят, не удивляйся, когда он сбежит при первой возможности. Я просто не хочу, чтобы тебе снова было больно.

Она протянула руку, погладила меня по лицу. Я закрыл глаза. Что же я за человек, если не готов отвечать за свои ошибки? Если не попытаюсь их исправить? Я ведь клялся: «Первое – не навреди». Но врачи постоянно причиняют вред больным. Мы ошибаемся с диагнозом, ошибаемся в лечении. Мы делаем неудачные операции. Мы не слушаем их жалобы. Мы сидим на посмертных консультациях, пытаясь учиться на собственных ошибках. Однако наказывают нас редко. И все же, если бы наши ошибки оставались совсем без последствий, что заставляло бы нас учиться? Студентов-медиков учат профессиональной отстраненности. Нам советуют видеть болезнь, а не человека.

Но жить так нельзя.

Посреди ночи зазвонил телефон. Я зашарил вокруг, торопясь схватить трубку, пока не проснулись дети.

– Алло?

– Хобо, – произнес мужской голос.

– Кто говорит?

– Мюррей. Послушайте, у меня мало времени. Я заставил знакомого из ФБР поглубже копнуть Карлоса Пека. Это тупик.

Я сел, уже совершенно проснувшись. Оглянулся на Фрэн, но она спала.

– Что? – спросил я.

– Он попал на видео: кто-то из студентов в Ройс-холле снял его на телефон, все время снимал. Пеко в центре кадра. Он не вытаскивал пистолет. Не приближался к Дэнни. Никак не мог стрелять. Стреляли, черт побери, с другой стороны.

– Уверены? – спросил я.

– Совершенно. Карлос Пека – не вариант. Но вот что имейте в виду: я послал запрос в Сакраменто. Помните, Секретная служба опознала Дэнни по протоколу ареста из Калифорнии?

– За бродяжничество, – подсказал я.

– Именно, – согласился он. – Ехал без разрешения в товарном вагоне. Обычное дело для железнодорожных хобо. Молодой человек любуется видами из-за борта вагона. Так было всю историю Америки. Но железнодорожные компании с этим борются, потому что им потом не оплачивают страховки.

– Мюррей, сейчас три часа ночи.

– Но, оказывается, Дэнни в том вагоне был не один. С ним ехали еще двое.

У меня под ложечкой забился пульс. Первый намек на волнение? Или испуг?

– Что за люди?

– А вот это интересно. Оба ветераны: один воевал в Афганистане, второй – в Ираке. И оба немногим больше двух лет как уволились.

– Он ехал в поезде с двумя ветеранами… Помните Вьетнам? Возвращаясь, они чуть ли не жили в поездах.

– Да, только один и этих парней работал на KBR[1].

– Контрактник?

– Я немножко покопал. Ему платили мимо кассы. Автоматические переводы на счет раз в месяц. Некий Хуплер. Он в прошлом году купил дом, у него пятнадцатифутовый катер. Спросите себя, откуда у него такие деньги?

Я унес телефон в ванную, постарался успокоить сердцебиение. Сначала Пека, теперь это. Неужели я с самого начала был прав? Мой сын невиновен?!

– Вы уверены, что он работал на KBR?

– Я еще жду пару документальных подтверждений, но мой человек проследил переводы до компании-пустышки, в совете директоров которой числится Дункан Брукс. Дункан Брукс – вице-президент KBR.

Я сидел на унитазе, прижимая подошвы к холодной плитке пола. В воздухе еще пахло лавандовой пеной.

– Что это значит? – спросил я.

– Либо тот парень просто без ума от поездов, – сказал Мюррей, – либо это как-то связано. Может, KBR завербовал Дэнни? Психологическая обработка? С какой целью?

– Бред, – вырвалось у меня. – Будто в шпионский боевик попал.

– А Джона Кеннеди помните? – спросил Мюррей. – Дейли-плаза. Полиция после убийства задерживает трех бродяг, снятых с поезда. Одного позже опознают как Чарльза Роджерса, он же «человек на травянистом холме». Двух других подозревали в связях с мафией и с ЦРУ.