«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война - [7]

Макс постарался прислушаться к тому, что говорили. Первый мужчина (очевидно, врач) докладывал второму:

— У лейтенанта Штауфа сильная контузия, но серьезных ранений, кажется, нет.

— Повезло Петеру, — констатировал второй, высокий, седоватый мужчина с жестким, властным лицом, — русская граната прямо у его ног взорвалась. Двоих покалечило, а он практически цел и невредим.

— Зато контужен, — напомнил врач.

— Несмертельно, — отмахнулся седой. — Подумаешь, контузия! Через пару дней оклемается. Меня сколько раз контузило, и ничего, живой!

Макс попытался приподняться, но голову пронзила дикая боль, и он со стоном повалился обратно на подушку.

Заметив, что пациент очнулся, врач наклонился и спросил:

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Пить! — чуть слышно попросил Макс.

Доктор сделал знак, и немолодая костлявая медсестра подала кружку с водой. Макс благодарно кивнул и припал к краю. Ничего вкуснее, кажется, он в своей жизни никогда не пил, хотя это была самая обыкновенная вода.

Врач подождал, пока пациент утолит жажду, и произнес:

— Мне нужно вас обследовать…

И быстрыми, точными движениями проверил его реакцию, зрачки, осмотрел голову, потом с удовлетворением сказал:

— Так и есть — контузия, но, кажется, ничего больше. Полежит немного в госпитале, поправится — и обратно, на передовую.

Седоватый нагнулся к кровати, и Макс заметил у него на плече серебряный витой погон. Значит, майор вермахта.

— Видишь, Петер, не зря говорили, что ты у нас везунчик, — улыбнулся офицер. — Из взвода больше половины людей погибло, а ты, можно сказать, ерундой отделался. Мне обер-лейтенант Нейман доложил о твоем подвиге — как ты фельдфебеля Загеля спас. Проявил хладнокровие, выдержку, застрелил того русского… Я, кстати, видел его — настоящий великан! Просто чудо, что ты с ним справился. Нейман просит представить тебя к награде, и я, пожалуй, подам рапорт — такие дела надо поощрять. Буду просить о награждении тебя Железным крестом.

Макс не знал, что отвечать. Он уже понял, что находится в немецком госпитале, но почему, зачем? И кто этот майор?

Тот, кстати, внимательно посмотрел на него:

— Что с тобой, Петер? Ты будто меня не узнаешь…

— Никак нет, э… господин… майор, — с трудом выдавил из себя Макс.

Врач тут же наклонился к нему:

— Скажите, что вы помните последнее?

— Ну, была атака, — начал перечислять Макс, — русские прорвались на правом фланге. Вдруг появился этот здоровый красноармеец с винтовкой… А дальше — ничего. Взрыв гранаты — и темнота.

— Ясно, — кивнул врач, — а если более общий ответ? Скажите, какое сегодня число?

Макс пожал плечами — не знаю.

— Месяц, год? — стал допытываться доктор.

— Не помню.

— Номер вашей части?

Макс сделал вид, что пытается вспомнить, но потом отрицательно покачал головой.

— Дело плохо, — огорченно протянул врач, — намного хуже, чем я предполагал. Контузия, очевидно, привела к временной амнезии…

— Но Петер может вернуться в строй? — озабоченно спросил майор. — Не хотелось бы терять такого отличного, перспективного офицера.

— В физиологическом смысле у лейтенанта Штауфа нет серьезных повреждений, — подумав, ответил врач. — Он, можно сказать, почти здоров, но, боюсь, сильная контузия замедлит его восстановление. К тому же еще и эта амнезия… Впрочем, посмотрим. Временная потеря памяти при взрыве — не такое уж редкое явление на фронте, скорее даже обычное. Человек, как правило, приходит в себя и возвращается в строй, на это уходит две-три недели, иногда больше — месяц, два. Хотя могут быть и более сложные случаи. Вот, например, у меня в прошлом году был одни интересный пациент…

И врач начал рассказывать про какого-то гауптмана Хальце, который тоже потерял память и никого не узнавал. Даже имени своего не помнил. Три месяца мучился, бедняга, но потом, благодаря своевременной помощи и должному уходу, не только полностью восстановился, но продолжил службу и получил повышение — теперь командует батальоном…

Макс сделал вид, что ему плохо — закрыл глаза и слегка застонал. Врач тут же заботливо произнес:

— Не будем вам мешать, лейтенант Штауф, спите спокойно, это лучшее лекарство. Завтра утром я вас еще раз осмотрю, и тогда решим, что с вами делать. Надеюсь, что результаты окажутся более положительными.

Врач и майор удалились. Макс слегка приподнялся и осмотрел комнату. Крошечная палата, четыре железные койки. Слева лежал молодой белобрысый парень, у противоположной стены — еще двое раненых. Все спали. Комната слабо освещалась керосиновой лампой под темно-синим абажуром, окно было плотно зашторено. Противно пахло лекарствами, камфорой и мочой — обычными запахами больниц и госпиталей. За окном, судя по всему, стояла ночь.

К его кровати подошла та же пожилая медсестра, спросила, не хочет ли он чего. Макс, немного стесняясь, попросил утку. Металлическая посудина была тут же ему предоставлена. Макс подождал, пока сестра выйдет, и сделал свое дело. И без сил повалился на кровать — голова раскалывалась от боли. «Интересно, — подумал он, — есть ли у немцев анальгин или какое-нибудь другое обезболивающее средство? По идее, должно быть, но кто его знает. Надо бы завтра спросить…»