Хорош в постели - [117]

– Ты еще не видела детскую! – воскликнула Люси.

Меня встретили лимонно-желтые стены, точь-в-точь такого же цвета, что наверху, и я узнала детскую кроватку, собранную доктором К. В остальном мебель была новой. Столик для пеленания, комод, кресло-качалка белого дерева. «Антиквариат», – прошептала Таня, проведя большим пальцем по белой, чуть отливающей в розовизну краске. Стены украшали картины: русалка, плавающая в океане, парусник, марширующие слоны. Угол комнаты занимала небольшая секция магазина детских игрушек. Некоторые я видела впервые в жизни. Наборы кубиков. Погремушки. Мячи. Игрушки, которые разговаривали, лаяли, пищали, когда их сжимали или дергали за ниточку. Та самая лошадка-качалка, которой я двумя месяцами раньше восхищалась в магазине в Санта-Монике. Все, о чем только можно мечтать.

Я опустилась в желтое кресло под свисающим с потолка мобилем из звезд, облаков и полумесяцев, рядом с трехфутовым плюшевым медведем.

– Это еще не все, – сказала Люси.

– Ты не поверишь, – добавила мать.

Я пошла в спальню. Королевская кровать под пологом, какие-то фантастические простыни в желто-белую полоску с розовыми цветами.

– Из особого тонковолокнистого хлопка, – похвалилась Люси, обратила мое внимание на подушки, на ковер ручной работы (желтый, с розовыми цветами по периметру) на полу, на другую антикварную, белую с розовизной мебель, комод с девятью ящиками прикроватный столик, на вазу с цветами. – Открой жалюзи, – предложила Люси.

Я открыла. Перед окном спальни появилась веранда с большим керамическим горшком, в котором цвела герань, скамейками, столиком и газовым грилем размером с фольксвагеновского «жука» в углу.

Я села, вернее, плюхнулась, так как нога не держали, на кровать. На подушке лежала визитная карточка, какие обычно присылают с букетом цветов. «Добро пожаловать домой», – прочитала я на одной стороне. «От твоих друзей» – на другой.

Моя мать, Таня и Люси стояли рядком, наблюдая за мной, дожидаясь одобрительных комментариев.

– Кто... – начала я. – Как...

– Твои друзья, – нетерпеливо ответила Люси.

– Макси?

Все трое хитро переглянулись.

– Да перестаньте. Нет у меня других друзей, которые могли бы такое себе позволить.

– Мы не могли ее остановить, – ответила Люси.

– Это правда, Кэнни, – добавила моя мать. – Ответа «нет» она не признавала. Она знает всех подрядчиков, наняла декоратора, чтобы найти все эти вещи. Люди работали круглосуточно...

– Мои соседи скажут мне спасибо, – усмехнулась я.

– Тебе нравится? – спросила Люси.

– Это... – Я подняла руки и уронила их на колени. Сердце билось часто-часто, загоняя боль в каждую клеточку моего тела. Я искала нужное слово. – Это фантастика, – наконец закончила я фразу.

– Так что будем делать? – спросила Люси. – Можем пообедать в ресторане «У Дмитрия»...

– В «Ритце» документальный фильм про лесбиянок, – проскрипела Таня.

– Может, заглянем в магазин? – предложила мать. – Давай купим продукты, раз мы здесь и можем все принести.

Я встала.

– Думаю, я хотела бы пройтись.

Моя мать, Таня и Люси уставились на меня.

– Пройтись? – повторила мать.

– Кэнни, – указала сестра, – у тебя же нога в гипсе.

– Этот «сапожок» для ходьбы, не так ли? – фыркнула я. – Вот я и хочу пройтись.

Я стояла на ногах. Хотела наслаждаться всем этим. Хотела чувствовать себя счастливой. Меня окружали люди, которых я любила. Теперь я жила в прекрасной квартире. Но на эту квартиру я смотрела как будто сквозь грязное стекло, а простыни из лучшего хлопка и роскошные ковры ощупывала словно в толстых резиновых перчатках. Причину я знала: Джой, вернее, ее отсутствие. «Это не мой дом, пока здесь нет Джой, – подумала я, и внезапно меня охватила ярость, пальцы сжались в кулаки, хотелось рвать и метать. – Брюс, – думала я, – Брюс и его гребаная Толкалыцица. Это мог бы быть мой триумф, черт побери, но как я могу радоваться, когда Джой все еще в больнице, и попала она туда стараниями Брюса и его новой подруги!»

– Хорошо, – нарушила долгую паузу моя мать. – Тогда мы прогуляемся.

– Нет, – ответила я. – Я хочу побыть одна.

На их лицах отразилось недоумение, даже тревога, но они направились к двери.

– Позвони мне. – Мать обернулась. – Дай знать, когда можно будет привезти Нифкина.

– Позвоню, – солгала я. Я хотела, чтобы они побыстрее ушли. Ушли из моей квартиры, из моей жизни. Я чувствовала, что вся горю, должна что-то сделать, а не то взорвусь. Из окна я наблюдала, как они сели в автомобиль и уехали. Потом надела эластичный бюстгальтер для бега трусцой, футболку, шорты, одну кроссовку и вышла на горячий от солнца тротуар в твердой решимости не думать о моем отце, о Брюсе, о моей дочери, не думать ни о чем. Просто ходить. Ходить для того, чтобы потом наконец-то уснуть.

Май плавно перетек в июнь, и все мои дни вращались вокруг Джой. По утрам, под восходящим солнцем, я первым делом пешком шла в Центральную детскую больницу Филадельфии, расположенную в тридцати кварталах от моего дома. В халате, маске и перчатках садилась рядом с Джой на стерильное кресло-качалку, держала ее за крошечную ручку, гладила подушечками пальцев крошечные губки, напевала песни, под которые мы танцевали не один месяц. Только в эти моменты я не чувствовала ярости, только тогда могла дышать.