Хорьки - [7]

Но все-таки деньги, тетушка, страшная вещь. Я у Ияма всего-то за двести иен заложил эту усадьбу. А теперь набежало тысяча двести пятьдесят две иены пятьдесят дзэни. У меня ведь и самолюбие есть, и приличия я знаю. И помню, что существует долг перед предками. Честное слово. Я и на юг-то уехал, чтоб только вернуть эту усадьбу. А остался – попал бы в кабалу к Ияма…

О-Тори. Да Ияма меньше всего думал вернуть назад свои деньги!

Мансабуро. Как?! Денег не хотел?!

О-Тори. А вот так! Он во что бы то ни стало мечтал заполучить этот дом. Неужели непонятно, Сабу?! Для Ияма лучше, если бы ты не отдал денег до истечения срока. Он жаждал как можно скорее овладеть домом. Потому так и наседал на вас…

Мансабуро. Д-дом этот?

О-Тори. Грешно тебе было закладывать его за тысячу и даже за две. Р1яма-то соображает! Здесь скоро железная дорога пройдет, и как раз на этом самом месте будет вокзал. Что, оценил теперь свой дом? Можно отдать его под магазины. А рестораны еще больше дохода принесут. Я себе так и представляю. Будь осторожен, Сабу! Я его раскусила.

Мансабуро. Хм…

О-Тори. Ха-ха-ха! Хорошо, что ты подоспел. А то этот мерзавец денег не берет: отдавайте, мол, дом, как обещали. Я ему: «О чем тут толковать, раз деньги возвращаю», а он: «Хоть ты и отдаешь мне за Мансабуро все деньги сразу, я их не возьму и ни с кем, кроме него, разговаривать не стану». Он просчитался, думал, что ты не приедешь. У этого мужика голова работает, хоть по его виду этого и не скажешь. Требовал, чтоб сегодня же срочно переписали дом на его имя. Даже я и то места себе не находила, пока ты не появился. Ну что ж. Сабу, все хорошо, что хорошо кончается. Ах, до чего здорово!

Мансабуро. Тебе спасибо, тетушка! Мне такого счастья до сих пор не выпадало…

Каждый задумывается о своем.

Тетушка! У меня к тебе огромная просьба.

О-Тори (со смехом). Валяй! Все выслушаю.

Мансабуро (с радостью). Только не сердись, тетушка! Дело вот какое: из-за меня у матери столько неприятностей. Ей уж недолго осталось… мне бы хотелось скрасить ее последние дни, а другого такого случая не будет. Да и перед людьми предстать в ином свете. Ведь надо мной все издевались: мол, Сабу оставил мать на произвол судьбы, аж на юг отправился на заработки. Спаси мою честь, тетушка!

О-Тори. Все вокруг да около… Говори-ка прямо.

Мансабуро (нерешительно). Скажи матери, что эти деньги, тысячу иен, я заработал на юге за три года. И в деревне, всяким там Кихэям, – то же… Что, чересчур многого хочу?!

О-Тори (сердито). Твоя мать! Глаза бы не смотрели на эту сумасшедшую старуху! Глядит на меня волком. Она и раньше такая была… Я даже думала ей выложить эти денежки, сбить с нее спесь.

Мансабуро. Так-то оно так! Я тебя, тетушка, прекрасно понимаю. Я сам по дороге домой о том же беспокоился… Мне ведь всегда о тебе говорили как о враге. И матушке нелегко, это уж точно. Она только что, вне себя, снова ругала тебя. Вот проклятие, честное слово. Ты уж не обращай на это внимания, сделай милость…

О-Тори. Если старуха узнает правду, то пойдет по деревне скандалить… В самом деле, ни к чему мне, чтобы дело разладилось. Ладно! Будь по-твоему.

Мансабуро. Ну, тетушка, век не забуду! Ты уж прости меня… До чего же хочется теперь поскорее показать матушке эти деньги!

О-Тори. Ох уж эти мне сыновьи чувства! Тошно видеть эту мерзкую старуху, честное слово. Но она мать тебе… Ну, что же, пойду. Не хочется мне с ней встречаться. (Уходит.)

Мансабуро, скрестив на груди руки, не отрывает глаз от денег. У выхода в сторону пролива появляется О-Кадзи. Вид у нее изможденный.

О-Кадзи. Ох, сердце не на месте, и душа болит: воровка по дому рыщет. Сабу, о чем это ты опять тут болтал с этой мерзавкой? Ведь говорила я тебе, не ввязывайся ты в разговоры с нею. Смотри, зазеваешься, попадешь в беду!

Мансабуро. Ну-ка, матушка, погляди сюда. Видала ты когда-нибудь такое? Хорошенько гляди! Ну, как?

О-Кадзи (покачивается). Как во сне, Сабу. Неужели ты привез их с юга? Не врешь? А?!

Мансабуро. Возьми-ка их в руки. Как тебе?!

О-Кадзи (благоговейно подносит деньги ко лбу). Будь я проклята! Как же ты намыкался, чтобы столько скопить! Эх, видел бы покойный отец! (Вытирает слезы.) Ох, Сабу, наконец-то я могу смотреть людям в глаза. Так мы вернем усадьбу?

Мансабуро. Сколько ж я тебе горя причинил… Но теперь будь спокойна…

О-Кадзи. Да что обо мне говорить, я как подумаю, как вы там бедствуете… Ох! И помирать не страшно. (Вдруг в ужасе.) Сабу! Ты эти деньги показывал О-Тори?

Мансабуро. А как же, похвастался!

О-Кадзи. Ну что за дурень! Даже матери еще ничего не сказал, а этой воровке уже похвастался, как будто ты не знаешь, какая она разбойница. Для чего она вернулась? Пронюхала, что ты денег накопил, и прилетела. Ты у нее на прицеле, Сабу! А ты с такой дрянью переписку завел! Не ожидала я от тебя!

Мансабуро. Я ведь думал, может, она когда чем поможет. Прослышал, что разбогатела…

О-Кадзи. Дурень ты, дурень! Такой простофиля! Ты что же, Сабу, не помнишь, за что ее прогнали из деревни? Покойный твой отец вышвырнул ее из дому. Как она буянила, сколько раз вмешивалась полиция! Из-за нее нам было стыдно людям на глаза показаться. Ни один человек с нами не знался. И вдобавок, когда отец умер, она устроила скандал, чтоб отхватить себе дом. А теперь чего ей понадобилось?