Хомяк - [5]

– Вы не ответили на мой вопрос, – не теряя инициативы, настаивала Ирина Владимировна.

– Нет, она не знает.

– И что вы ей врете? – на той же волне продолжила директриса.

– Она думает, что я работаю спасателем, в МЧС.

– Спасателем. Замечательно. – Ирина Владимировна почти торжествовала. – И скольких вы уже спасли? Счет на десятки или на сотни? Кстати, вас там проверяют? Вы здоровы?

– Я недавно в газете объявление прочитал: «Любые венерические болезни. Круглосуточно». – Мачо снова расплылся в наглой улыбке.

– Смешно, – сказала Ирина Владимировна с каменным выражением лица.

– Не волнуйтесь. Я здоров. К тому же у меня есть вот что… – Он достал из кармана пачку презервативов. – От всех болезней, включая самую страшную.

– Какую? – с ужасом спросила Ирина Владимировна, на самом деле, вовсе не желая слышать ответ.

– Жизнь. Жизнь – это болезнь, которая передается половым путем, – легко ответил мачо и снова просиял. – В какой школе вы работаете?

– Зачем вам? – Ирина Владимировна почувствовала неладное.

– Вы работаете в тридцать пятой школе? Почему вы молчите? Я прав? В тридцать пятой? Так?

– Нет, я пошутила. Я никогда не работала в школе. Я… я… – стала заикаться Ирина Владимировна, – я – музыкант… ша. Я играю на… валторне. В оркестре… в филармонии.

– Ирина Владимировна! – взвился мачо.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– На афише прочитал.

– Саша, я тебя тоже узнала, – трагическим голосом сообщила Ирина Владимировна. – Саша Вяземский.

– Это я, Ирина Владимировна!

Ирина Владимировна схватилась за голову:

– Кошмар. Страшный сон. Проходи в комнату. Садись. Сейчас чаю сделаю. – Она замолчала, пристально всматриваясь в Александра. – Или кофе? Сколько ж лет прошло?

– В этом году десять как закончили.

Катя подошла к креслу, в котором сидел Максим, и наклонилась над ним:

– Боб, у тебя волосы седые.

«Раньше она всегда носила бюстгальтер», – подумал Максим. Но сказал о другом:

– Говорят, кто седеет, тот не полысеет.

Катя легким движением руки взлохматила его волосы.

– Посмотрим лет через десять, – сказала она, смеясь, и замолчала. Потом пристально посмотрела Максиму в глаза: – Поцелуй меня, пока не полысел.

«Боже мой, – пронеслось у него в голове, – мы не виделись десять лет, и мы говорим, как будто продолжаем начатый тогда еще разговор. Как будто прошло какое-то странное состояние анабиоза, летаргического сна. Вот я улыбнулся и как-то неловко, небрежно так пошутил, и она трогает мои волосы, как раньше, как столетия назад, когда мы были голыми и пугливыми и жили в разных пещерах, хранили огонь и страшились грома. Как много прошло, ушло, исчезло навсегда, как ночные поллюции, как иллюзии счастливого будущего, как поцелуи в темных подъездах.

Никто не виноват, что так вышло, и никого не надо жалеть. Может быть, только тех, кто мучился с нами все эти годы, что мы спали.

Нельзя возвращаться туда, где было хорошо, но возвращаться туда, где было плохо – тоже нельзя. Куда же нам деваться?»

Максим, как будто онемев, продолжал сидеть и смотреть на Катю.

– Ну-ка, быстро! – скомандовала она.

– Знаешь, – сказал Максим, – я тебя люблю.

– Мы в вас все были влюблены. Вы были самой молодой учительницей в школе, – сказал Александр.

– Неправда, Саша, – возразила Ирина Владимировна. – Ты любил эту девочку… Как же ее… Катя… Катя…

– Форапонова, – подсказал Александр.

– Точно, Форапонова! Где она, кто? Не знаешь?

– Знаю. Я звонил ей недавно. Нашел по телефонному справочнику. Почему-то захотелось позвонить. Я долго не решался. Потом все-таки набрал номер… За десять лет не встречались ни разу. Представляете, а еще говорят: Ростов – деревня.

– Ну и что она?

– Она сказала, что я не вовремя. Попросила перезвонить через полчаса. Ирина Владимировна, я не звонил ей десять лет, и оказалось, что надо было подождать еще полчаса.

– Ты перезвонил?

– Нет.

– Почему?

– Как вам сказать… Нет ничего хуже, чем обнаружить, как постарела твоя первая любовь. Мать и отец могут постареть, могут постареть друзья, которых давно не видел, сантехник дядя Женя из дома родителей может постареть – кто угодно. Но первая любовь должна остаться первой любовью: без морщин, без богатого жизненного опыта на лице, без детей от первого брака, от второго брака, без второго подбородка, без третьего подбородка…

– Сашенька, остановись, да ей всего-то сколько? О какой старости ты говоришь? О каком третьем подбородке? Что ж это ее, по-твоему, так перекочевряжило? А что тогда ты обо мне скажешь?

– Ирина Владимировна, вы – другое дело.

Миша сидел за столом и протирал скатертью очки. Вокруг него суетилась Белла Абрамовна:

– Есть уха, форшмак и фаршированная риба.

– У нас сегодня рыбный день?

– С кем ты пил? – Белла Абрамовна, вздохнув, села за стол рядом с сыном. – Из-за тебя я уже не могу вести никакой деятельности, кроме нервной.

– С Олегом. Он разводится с Катей.

Белла Абрамовна всплеснула руками:

– Я тебя умоляю! Что случилось?

– Она ему изменила.

– Так что теперь – разводиться? Ешь, а то остынет.

– Она ему изменила с сантехником.

– Вот, пожалуйста. Я всегда говорила, с этими сантехниками одни неприятности: то их не дождешься, то с ними не расплатишься.