Homo Incognitus: Автокатастрофа. Высотка. Бетонный остров - [6]

Я двумя руками вцепился в руль, пытаясь успокоиться. Непрерывная дрожь сотрясала мою грудь, почти не давая дышать. Один полицейский крепко держал меня за плечо, второй положил фуражку на капот рядом с мертвецом и принялся дергать дверцу. Лобовой удар смял переднюю часть пассажирского отделения, заклинив двери.

Врач «Скорой помощи» потянулся, разрезал мой правый рукав и вытянул мою руку в окно. А потом воткнул в плоть иглу шприца, и мне стало интересно: достаточно ли квалифицирован этот доктор, похожий на большого ребенка?

Странное веселье не покидало меня по дороге в больницу, в голову лезли какие-то неприятные фантазии. Двое пожарных срезали дверцу с петель и бросили на дорогу. Они смотрели на меня, как помощники на окровавленного тореадора. Малейшее их движение, когда они протягивали ко мне руки странными жестами, казалось исполненным тайного смысла. Если бы один из них расстегнул грубые форменные брюки, обнажив гениталии и прижав член к моей окровавленной подмышке, даже этот эксцентричный акт соответствовал бы стилю жестокости и спасения. Я ждал каких-то ободряющих слов, пока сидел, покрытый чужой кровью, пока брызги мочи молодой вдовы образовывали радугу у ног спасателей. По той же кошмарной логике пожарные, спешащие к горящим обломкам рухнувшего самолета, могли бы рисовать неприличные или веселые лозунги струей углекислоты из огнетушителя, а палач – одевать свою жертву в забавный костюм. А жертва могла бы сопровождать свой переход в мир иной ироничными жестами, торжественно целовать ружейные приклады, оскорбляя невидимый флаг. Хирурги могли бы беззаботно резать друг друга, прежде чем обратиться к пациенту. Жена может шептать имя любовника в момент оргазма у мужа, шлюха, чей рот занят членом клиента, может – без обид – укусить крайнюю плоть. Такой укус – однажды меня цапнула усталая проститутка, раздраженная отсутствием у меня эрекции, – напоминает мне профессиональные жесты врачей «Скорой помощи» и операторов автозаправок; у каждого есть свой набор знаков.

Полицейские достали меня из машины и крепкими руками направили к носилкам. Я попытался сесть на носилках и выпростать ноги из-под одеяла. Юный доктор уложил меня обратно, уперев ладонь мне в грудь. Удивившись мелькнувшему в его глазах раздражению, я послушно улегся.

Укрытое тело мертвеца подняли с капота. Сидя безумной мадонной между дверями второй «Скорой», его жена безучастно наблюдала за вечерним движением. Рана на правой щеке постепенно искажала ее лицо – поврежденные ткани наливались кровью. Я уже понимал, что переплетенные решетки радиаторов наших машин стали моделью неизбежного извращенного союза между нами. Серое одеяло, укрывшее бедра женщины, образовало изящную дюну. Под этим холмом таилось сокровище ее лобка. Безупречные выпуклости и изгибы, нетронутая сексуальность умной женщины были важнее трагических событий вечера.

Глава 3

Грубые синие лампы полицейских машин продолжали мигать в моей голове следующие три недели, пока я лежал в пустой палате травматологического отделения больницы близ лондонского аэропорта. В этой тихой местности магазинов подержанных автомобилей, водохранилищ и следственных изоляторов я поправлялся после аварии. Две палаты на двадцать четыре койки – максимально ожидаемое число выживших – были постоянно готовы принять возможных жертв авиакатастрофы. Одну палату временно занимали пострадавшие в автокатастрофе.

Не вся кровь, покрывавшая меня, принадлежала покойнику. Доктора-азиаты в приемном покое обнаружили, что обе мои коленные чашечки раздроблены при ударе о приборную панель. Острые приступы боли поднимались по внутренней стороне моих бедер до паха, как будто по венам ног двигались стальные катетеры.

Через три дня после первой операции на коленях я подхватил какую-то больничную инфекцию. Я лежал в пустой палате, занимая койку, принадлежащую по праву жертве авиакатастрофы, и лениво размышлял о ранениях и боли этого пациента. Вокруг меня пустые койки таили сотни историй катастроф и утрат. Две нянечки двигались по палате, приводя в порядок койки и радионаушники. Эти дружелюбные молодые женщины совершали служение в соборе невидимых ран; их разрастающаяся сексуальность главенствовала над самыми ужасными повреждениями лиц и гениталий.

Пока мне закрепляли ремни на ногах, я слушал, как взлетает из лондонского аэропорта самолет. Кто следующий займет это ложе: банковская кассирша средних лет, направлявшаяся на Балеарские острова, – голова набита джином, лобок увлажнился из-за сидящего рядом скучающего вдовца? После аварии на взлете ее тело долгие годы будет хранить синяк на животе от пряжки ремня безопасности. Каждый раз, ускользая в туалет провинциального ресторана, подгоняемая сигналами слабого мочевого пузыря истрепанной уретре, во время каждого полового акта с мужем, страдающим от простатита, она будет вспоминать те несколько секунд перед аварией. Ее раны навеки сохранят воображаемую неверность.

Интересно: моя жена, ежевечерне посещая палату, хотя бы задумывалась, какое сексуальное приключение привело меня к эстакаде Вестерн-авеню? Сидя у моей койки, проверяя внимательными глазами, какие важные части анатомии мужа остались в ее распоряжении, наверняка она читала ответы на незаданные вопросы в моих шрамах на ногах и груди.