Homo Divisus - [10]

Ванная была дальше. Он дернул блузу, и она разошлась вдоль невидимого шва. Корн все еще не мог привыкнуть к этому, и подумал, что сорочка, которую он носил полвека назад, нравилась ему больше. Он уже собирался принять душ, когда динамик, расположенный где-то под потолком, тихо загудел.

— Можно к тебе на минутку?

Он взглянул на экран интервизора и увидел лицо Эльси.

— Сейчас?

— Да.

— Пожалуйста.

Он привел блузу в порядок, прошел в кабинет и отворил дверь. Эльси вошла и осмотрелась.

— Наверно, ты здесь все изменишь?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Я еще не думал.

— Тертон любил эту комнату. Вечерами он работал дома, а не в лаборатории, — Эльси присела в одно из двух современных удобных кресел, стоявших у стены рядом с небольшим столиком. — Принеси мне молока, пожалуйста.

Когда он вернулся со стаканом, она стояла возле письменного стола.

— Здесь не было никаких его бумаг? Я тебе говорила, что он иногда писал ручкой на бумаге?

— Не было.

— Видно, забрали после его смерти. Берт не сказал, но он никогда ничего мне не говорит.

— Если что-нибудь обнаружу, свяжусь с тобой по интервизору, — сказал Корн.

— Лучше не надо. Я еще приду сюда или загляну к тебе в лабораторию.

Корн думал, что теперь-то Эльси уйдет, но она снова села, держа в руке стакан с молоком.

— Видишь ли, Тертон был величиной. Пожалуй, единственным настоящим ученым во всем институте.

— Слышал.

— Не только ученым… Он не пользовался фантотроном. Считал, что человек должен жить только по-настоящему. Тебя это удивляет, как и всех, — добавила она, видя, что Корн молчит, и после паузы допила молоко. — Я хотела, чтобы ты, продолжая его исследования, хотя бы знал, что для него было самым важным, и не считал его… Впрочем, ты все равно не поймешь.

— Не пойму?

— Нет. Молодой манипулянт, присланный по специальному распоряжению Опекуна. Представляю себе, сколько тестов ты должен был пройти, прежде чем тебя выбрали. Всех нетипичных, которые не пользуются фантотронами и вообще не вписываются в заранее оговоренные рамки, отбраковывают уже в самом начале. Тертон всегда говорил, что здесь необходимы люди с ограниченным воображением, которые думают только о том, что делают. Другие не выдержат.

— А Тертон?

— Он был исключением. Талант, знания, опыт. Просто не было другого профессора, другого манипулянта, который мог бы делать все то, что делал он. А теперь здесь ты. Я представляла тебя иначе.

— Почему?

— После информации Опекуна. Искусственно регенерированный человек с предварительно записанной информацией.

— О чем ты?

— О тебе. Я ожидала что-нибудь вроде автомата, а ты… Ты оказался такой же, как все. Поэтому я и пришла.

Он молчал. Откуда-то от желудка к горлу подступала тошнотворная волна тепла. Что-то, видимо, творилось с его лицом, потому что он заметил, как Эльси глубже втиснулась в кресло.

— Ты… ты не знал?

— Уходи! Сейчас же! — его голос прозвучал как-то по-новому.

Эльси встала, обогнула кресло и подошла к двери.

— Корн, я не знала, я не хотела… Я должна сказать тебе еще кое-что.

— Уйди! — повторил он.

Хлопнула дверь. Так обычно в пьесах на исторические темы заканчивалась сцена. Но здесь все продолжалось, и металлические подлокотники кресла по-прежнему отражали гротескно искривленные стены комнаты.

Итак, Кома не сказала о том, что у него модифицирована память. Обманула его. Но что это значит? Может, то, что его мозг воспринимает образы, звуки, цвета, которые не вызывают ответа в стертых процедурами воспоминаниях? Что он воспринимает мир искаженным, не знает об этом и знать не может? — Что он не такой, как остальные, и отличается настолько сильно, что навсегда останется таким?

Проснувшись там, в институте, он думал о космонавтах, звездах и… бульоне. А о своей квартире на шестнадцатом этаже. Каре — жене, присутствие которой он ощущал, даже когда ее не было дома, о книгах, написанных еще до его рождения, и самолетах, садившихся в черной пелене газов где-то там, за окнами, на аэродроме, — обо всем этом он почти не думал. А ведь все это должно было существовать в его воспоминаниях. Он помнил смешного плюшевого кота на полке над кроватью, высокооборотный миксер, звук которого всегда слышал в субботу после обеда, когда Кара готовила праздничные ватрушки, и старые часы, отбивавшие время даже ночью, когда он просыпался и чувствовал, что одинок, так одинок, как может быть одинок только человек. Тогда он отдергивал занавеску и смотрел на далекие мигающие огни аэродрома. В институте, перестав «ожидать», он никогда не чувствовал этого. «Регенерированный человек с предварительно записанной информацией», — так сказала Эльси.

Он оттолкнул кресло, откатившись, оно глухо ударилось о стену. Открыл дверь, пробежал по коридору, выскочил наружу в ночь. Светила луна, мигали далекие звезды, и со стороны пустыни веяло холодом. Несколько минут он бежал по серой бетонированной полосе, потом свернул с нее. Ноги вязли в песке, но он продолжал бежать, не чувствуя усталости. Даже дыхание почти не участилось. «Работаю, как исправный автомат», — подумал он и перешел на шаг. Он шел, пока не заметил большие многорукие кактусы, которые росли поодаль друг от друга, неподвижные неподвижностью камней, а не растений. Их тени были едва заметны на песке. Неожиданно он услышал голос: