Холодные близнецы - [2]

– Мы сами за себя отвечаем.

– Конечно. Но я бы упомянул, что на острове, в принципе, особо не разгуляешься. О комфорте вам придется забыть, – Уокер вздохнул и потупился, будто в этом была виновата его юридическая контора и он хотел избежать потенциальной тяжбы. – Боюсь, что домик смотрителя маяка сейчас не в лучшем состоянии – там много лет никто не жил, да и ремонта там не было. Но здесь написано, что вы вольны его снести и возвести новую постройку.

– Ага. В детстве я частенько бывал на острове. Игрался в приливных озерцах.

– Но, мистер Муркрофт, имеете ли вы представление о реальных условиях выживания на Гебридах? Подобный переезд – весьма рискованный шаг. В связи с наличием приливных заиленных участков территория является труднодоступной, помимо прочего существуют сложности с водоснабжением, отоплением, электричеством, и самое главное – в завещании не упомянуты деньги на…

– Представление полное, полнее некуда.

Возникла пауза. Уокер посмотрел на меня, потом опять на Энгуса:

– Вы продаете свой дом в Лондоне?

Энгус уставился на Уокера.

– Что, простите? А какое это имеет отношение к нашему делу?

Солиситор поджал губы.

– Питер беспокоился в связи… э… с постигшей вас тяжкой утратой… он очень тревожился и…

Энгус покосился на меня, я нерешительно пожала плечами. Энгус наклонился вперед.

– Ладно. Мы продаем дом в Кэмдене.

– Следовательно, в результате сделки у вас появится сумма, достаточная, чтобы восстановить хозяйство на Элле… – Эндрю Уокер нахмурился, пытаясь прочесть текст. – Не могу произнести правильно. Элье…?

– Эйлен-Торран. Это гэльский шотландский. В переводе – Громовой остров. Остров Торран.

– Совершенно верно. И вы надеетесь выручить от продажи вашей лондонской недвижимости сумму, которой хватит для ремонта домика смотрителя маяка на Торране?

Я чувствовала, что мне надо присоединиться к разговору. Должна же я хоть что-нибудь сказать, а то в бой рвался пока лишь Энгус. Но молчание окутывало меня, как теплый кокон. Зачем мне говорить? Вот моя фишка – я всегда была тихой и замкнутой, а Энгуса это раздражало уже несколько лет. О чем ты думаешь? Расскажи мне. Почему только я говорю? В ответ я обычно пожимала плечами и отворачивалась, потому что порой молчание бывает гораздо красноречивей, чем слова.

И теперь я опять взялась за свое. Сижу и слушаю своего мужа.

– У нас есть две закладные на дом в Кэмдене. Я потерял работу, и мы находимся в бедственном положении, но пару фунтов мы выручим.

– А покупатель?

– Тянет с подписыванием чека. – Энгус явно пытался сдерживать гнев. – Смотрите. Моя бабушка в завещании отписала остров на нас с братом. Да?

– Да, конечно.

– Мой брат сделал широкий жест и отказался от острова. Так? Моя мать в доме престарелых. В итоге получается, что остров принадлежит мне, моей жене и дочери. Я прав?

Дочери. Одной.

– Да.

– Ясно? Мы хотим переехать. Очень хотим. Да, есть затруднения, и домишко на острове разрушается. Но мы справимся. По крайней мере, мы попытаемся. У нас случались и более трудные времена, – заключил Энгус и опустился в кресло.

Я внимательно смотрела на мужа.

Даже если бы мы познакомились впервые только сейчас, его привлекательность сразила бы меня наповал. Высокий, энергичный, с приятной трехдневной щетиной. Моложавый для четвертого десятка. Темноглазый, мужественный, талантливый.

Раньше Энгус тоже предпочитал небритость, и мне понравилось, как темная поросль подчеркивает его линию подбородка. Я почти не встречала людей, к которым так подходило бы слово «классный», а Энгус был одним из них. Столкнулись мы в Ковент-Гардене, в шумной забегаловке с испанской кухней – тапас и тому подобная экзотика.

Они с друзьями сидели неподалеку от барной стойки, всем лет по двадцать пять. Энгус смеялся. Наша компания расположилась за соседним столиком, и мы уже выпили достаточно «Риохи».

Один из парней отпустил в наш адрес остроумную шутку, кто-то из нас не остался в долгу и ответил. Вскоре наши компании смешались, мы постоянно пересаживались, сдвигались, хохотали и знакомились: это Зоя, Саша, Алекс, Имоджин, Мередит…

А это Энгус Муркрофт. Привет тебе, Сара Милвертон! Он из Шотландии, ему двадцать шесть, а ей – двадцать три, она наполовину англичанка, наполовину американка. Теперь вы пойдете по жизни рука об руку, разделяя вместе и радости, и горести.

Шум транспорта за окном усилился – час пик. Я очнулась от грез. Эндрю Уокер давал Энгусу на подпись очередные документы. О да, мне хорошо знакома данная процедура – за последний год мы подписали бесконечное количество бумаг! И каждая из них была связана с нашим горем.

Согнувшись над столом, Энгус царапал свое имя, ладони мужа казались огромными по сравнению с ручкой. Я посмотрела на желтую стену, где висела картинка, изображающая Старый Лондонский Мост. Я хотела еще повспоминать, чтобы отвлечься, – об Энгусе, о себе, о нашей первой ночи.

Я помню все подробности того вечера. От музыки – мексиканской сальсы – до не очень вкусных тапас: обжигающих язык красных «пататас бравас» с белой спаржей в уксусе. Постепенно наша ватага начала расходиться – кое-кто ужасно хотел спать, а некоторые боялись опоздать на метро. Наверное, они чувствовали, насколько мы с Энгусом подходим друг другу и что это – не банальный флирт в пятницу вечером.