Холодная весна - [6]

Порывы ветра время от времени ударяли в бойницу, и нянька бережно придерживала свою воспитанницу, сидящую на карнизе. Любовно поглаживая рыжую головку, выглядывающую из-под капюшона, Агата размышляла о том, что любой, даже аристократ, способен испытывать привязанность к людям, с которыми его близко сводила судьба.

Граф и графиня ехали позади сына. В отличие от него, понуро опустившего голову, они прямо и гордо восседали в богато разукрашенных седлах с загнутыми в виде рожек уголками. Если граф и графиня испытывали какие-то чувства к покойной невестке и внуку, то не выставляли их напоказ.

— Мама там? — нерешительно спросила Арлетта, переводя взгляд на катафалк.

Агата сглотнула комок, вставший в горле.

— Да, mignonne, — сказала она. — Гроб твоей матушки уже поставили на повозку. Твоя мама будет в нем спать.

— Всегда? — рыжие кудряшки шевелились от ветерка.

— Всегда.

— А куда везут маму?

— Когда умирают твои родственники, их кладут спать в склепе. Твой папа провожает туда твою мать.

— Склеп, — сказала Арлетта, как бы взвешивая новое словечко на языке. — Склеп.

— Да, mignonne. Сейчас тебя не пустят вовнутрь, но потом я могу тебе показать, где это.

Арлетта снова перевела взгляд на погребальную процессию.

— Младенец Франсуа тоже мертв, — провозгласила она. — Он с мамой?

— Да, — сглотнула Агата. — И он с твоей мамой.

Ребенок посмотрел на отца.

— Папа плачет.

— У него есть ты, mignonne. Это его утешит.

Арлетта смущенно улыбнулась и вытянула ручки перед собой. Ее носик покраснел от морозного декабрьского воздуха.

— А ты хочешь посмотреть, как там внутри?

Ребенок кивнул и улыбнулся.

— Пойду туда с папой. Я буду любить его больше.

— Хорошо, милая, — промолвила Агата, внутренне поражаясь спокойствию своей воспитанницы. Это было неестественно, и она опасалась, что Арлетта не смогла осознать сообщение о смерти ее матери.

Агата ошибалась. Арлетта все поняла. В душе она страдала всей силой своей страстной натуры. В тот момент, когда девочка увидела длинный ящик с отвратительным черным покрывалом, она почувствовала, что с этой поры ее жизнь необратимо изменилась.

До этого студеного декабрьского утра Арлетта неизменно была окружена заботой и любовью. Леди Джоан старалась, чтобы ее дочь занимала соответствующее ей по статусу место в окружающем мире. Потеря матери потрясла Арлетту, но в ней был заложен сильный инстинкт самосохранения, и он подсказывал не выдавать чужим людям своего горя.

Проще говоря, ребенок потерял одну опору в жизни и чувствовал необходимость отыскать замену.

С кого же лучше начать, как не с отца?

К вечеру Арлетте позволили покинуть детскую и самой сходить за чашкой подогретого молока с медом. Уже несколько оправившись от пережитого, полная неистребимой энергии девочка вприпрыжку пересекла большой зал с выщербленным полом, оставив далеко позади страдающую одышкой нянечку. Маленький бесенок проскочил через резные дубовые двери и оказался во дворике. Ей так хотелось вдохнуть свежего воздуха, что она не заметила отца, склонившегося над бокалом доброго вина у семейного стола, установленного на высоком помосте перед пылающим очагом.

За дверьми, во внутреннем дворике, который был непривычно тихим и пустынным, одиноко угасал зимний день. Уже зажгли настенные факелы. Грачи, раньше срока вернувшись на свои голые гнезда, бесцельно кружили в холодном и мрачном свинцовом небе. За замковой стеной выл пес, и казалось, что где-то отдавался эхом голос страдающего от боли волка.

Молочный двор представлял собой небольшой сарайчик-развалюху, прилепившийся к внешней стене замка. Арлетта проскользнула через арку и понеслась прямиком туда.

Через четверть часа, до отказа налившись теплым парным молоком, с белым молочным ореолом на губах, Арлетта позволила Агате отвести себя назад в замок.

— Ну-ка, иди сюда, mignonne. — Агата увлекла свою питомицу за дощатую перегородку, чтобы в укромном месте вытереть молочные разводы с детского личика. — Вот так-то лучше, не правда ли?

Ребенок не ответил. Глаза малышки не отрывались от отца, сидевшего за высоким столом. Перевернутый винный кувшин лежал у отцовского локтя, а другой, наполненный до краев, стоял прямо перед ним. Его черные псы-мастифы, неразлучные со своим хозяином, дремали перед очагом. Габриэля не было видно. Отец Арлетты пил с самых похорон не переставая. Ни графа, ни графини с ним не было, он в одиночку пытался залить свою скорбь вином.

В очаге перед ним потрескивало веселое пламя. Отблески света плясали по беленым известью стенам, на которых висели старинные копья и пики. Среди них выделялись два прямых блестящих сарацинских меча, инкрустированных золотом и серебром — военная добыча, привезенная одним из предков Арлетты из крестового похода. Гранитный пол, выложенный из грубо отесанных плит, был устлан слоем камышовых и рогозовых стеблей.

Девочка смотрела в дальний угол низкого сводчатого зала, где сгорбившись, всеми покинутый, сидел отец. Внезапно она почувствовала непреодолимое желание как-то утешить его, и стремглав промчавшись по камышовой подстилке, бросилась к отцу.

— Папа!

Медноволосая голова с трудом приподнялась от стола, карие глаза с покрасневшими белками, мутные от выпитого вина, уставились на нее.