Хольмгард - [28]

— Зачем мне врать, посуди? Меня князь попросил к тебе придти и сказать все это тебе. Я у него на службе не состою, согласился просто потому, что несложно это — зайти. Мы просто по пути заглянули с братом Арсением. Брат Арсений дал обет молчания, и идем мы на паломничество, и князь об этом знает. Он спросил — каким путем идете? Я ему сказал — через Черешенный Бугор. Ага, говорит князь, так вы зайдите тогда к Грибу.

— Это все хорошо. А вот ты скажи мне, монах, что же я такого князю-то сделал, что он гневается?

— Уж не знаю, Гриб. А только грозит князь, что если не будет ему ответа от тебя скорого, то продаст он тебя… стыдно сказать… греку какому-нибудь, чтобы пристроил он тебя по прибытии в Константинополь… стыдно сказать… на галеру. Закуют в цепи, веслом махать следующие пять лет.

Глаза Гриба сверкнули. Он выпрямил спину.

— Ты не забывайся, княжий прихвостень!

— Сердится он, только и всего, — сказал Хелье, отмахиваясь. — Не думай, ничего такого не собирается он предпринимать. Но все-таки, наверное, нужно тебе что-то сделать, как-то исправить положение.

— Ты, монах, не говори, чего не знаешь. Ты не рассуждай. Ты прямо мне толкуй — что за вину мне князь приращивает, что ему нужно от меня?

— Не знаю я! — сказал Хелье, разводя руками от досады. — Что-то ты натворил такое, очень, видать, неладное. Может, украли что люди твои, не спросясь. Может, сына какого-нибудь воеводы похитили. Откуда мне знать, что в Новгороде происходит. Я не бирич и не купеческая жена, сплетнями не интересуюсь, пребываю в полном неведении. Я тебе сказал, а уж твое дело — исправлять.

— Да не знаю я, что исправлять! Ничего такого особенного не произошло за последний месяц.

— Может, кто другой чего натворил, а на тебя напраслина?

— Другой?… — Гриб посмотрел в сторону и подумал немного. — Разве что… да… Свистун к нам прибыл в Новгород. Может, он?

— А кто такой Свистун?

— Ну уж нет. Не поверю я, монах, что ты не знаешь, кто такой Свистун.

Хелье пожал плечами.

— Да что ты скоморошничаешь тут передо мной? Свистун. Свистун Киевский. Приехал в Новгород. Недавно.

— Не знаю я никакого Свистуна, — сказал Хелье совершенно искренне.

— Свистуна не знаешь?

— Нет.

— Либо ты врешь не очень складно, либо вы, монахи, и вправду не от мира сего. Свистун. Самый знаменитый разбойник и на Руси, и в Земле Новгородской, да и у поляков его знают.

А может Свистун мне его и подослал, этого сопляка в монашеской робе, подумал Гриб. Узнать как и что. А то и свалить что-нибудь на меня. Не просто так он в Новгород явился, замышляет что-то. Попробуем монаха поймать на слове.

— Ты вот что, монах, — сказал он. — Ты как пойдешь в Рюриков Заслон, так ты там и объясни про меня, мол, не знаю ничего, ни в чем участвовать не хочу.

— Рюриков Заслон? Это где же?

— Ну вот что, — рассердился Гриб. — Ты мне голову-то не морочь! Ты мне еще скажи, что не знаешь, где детинец находится!

— Где детинец — знаю.

— Зачем Свистун к нам пожаловал — это не мое дело. Я ему не судья. Но и помогать ему не буду, и пусть об этом знают — и он сам, и князь, и посадник.

В дверь стукнули три раза.

— Поди к лешему! — крикнул Гриб.

В помещение быстро вошел ужасно неприятного вида человек и вороватой рысью, боком, приблизился к Грибу.

— Не гневись, кормилец, — сказал он ему подхалимским тоном, косясь на монахов. — Очень важные слова скажу я тебе сейчас.

Он наклонился к уху Гриба и зашептал.

Выслушав важные слова, Гриб некоторое время размышлял, после чего поманил подхалима к себе и быстро сказал ему что-то на ухо. Подхалим поклонился и, так же как прежде косясь на монахов, боком выбежал из помещения.

Гриб уселся поудобнее на скаммеле, поставил локоть на колено, сжал кулак, и положил на него подбородок. Некоторое время он смотрел на Хелье, а потом перевел взгляд на Любаву.

— Это хорошо, что вы ко мне пришли, — сказал он. — Если бы вас поймали на улице, беда бы приключилась. А так все будет очень даже… э…

— Безбедно, — подсказал Хелье.

— Обет молчания — это очень удобно, — продолжал Гриб. — Не знаю, правда, как к нему отнесется посадник наш Константин… или Ньорор, предводитель варангских наемников… ну, может уговорят нарушить обет. Ах, да, Хелье… тебя ведь Хелье зовут? Противное какое имя. Польское, небось?

— Датское, — ответил Хелье.

Что он плетет, листья шуршащие, думал он, отвязывая бечевку, удерживающую сверд под робой в вертикальном положении. Откуда ему знать, зачем Любава понадобилась Ньорору. А Житнику-то она вообще ни к чему. Или к чему?

— Ну вот, датское. Дурной народ вы, датчане.

— Я не датчанин.

— Помолчи, дружок. Тебе сейчас полезнее всего помолчать. Потому как ты невелика птица, и за тебя мне никто медяшки ржавой не даст. Это спутник твой, то бишь спутница, которую беречь нужно, за нее награда обещана. А тебя можно и в расход. Ты просто сопровождающий.

— Кому именно обещана награда и кем? — спросил Хелье.

— Ага, — сказал Гриб. — Вижу, и ты не чужд корысти! Все мы, люди, одинаковы. А только не всем награду предлагают, а только тем, кто может ее заслужить.

— То есть, именно к тебе приходили люди Ньорора… и Житника?

— Не знаю, кто такой Житник. Но, да, приходили, конечно. В Новгороде кого сыскать — это лучше моих людей не найдешь. Все знают, везде бывают.