Холм демонов - [63]

— Искренне сожалею, что забыл указать в письме точный обратный адрес, — учтиво заметил Сидоров, — однако очень сомневаюсь, чтобы почтеннейшая Тамара Михайловна специально для этого стала обращаться к частному сыщику.

— Разумеется, — согласился Дубов. — Мы, конечно, рады, что помогли госпоже Свешниковой вас разыскать, но куда больше сами рады, что нашли вас. — И, понизив голос, добавил: — Уважаемый Всеволод Борисович.

Сидоров спокойно обвел взглядом Дубова и Чаликову и столь же спокойно произнес:

— Давайте пройдем в дом. А то негоже гостей принимать на улице.

Изнутри избушка Сидорова выглядела еще беднее, чем снаружи. Наде и Василию сразу бросилось в глаза, что вперемешку с нехитрым крестьянским скарбом повсюду лежали рукописи на многих европейских языках. А из красного угла, где в деревенских избах обычно находятся образа, глядел портрет академика Лихачева.

— Присаживайтесь, господа, — пригласил Сидоров. — Извините за беспорядок, сейчас поставлю самоварчик…

— Может быть, приступим к делу? — нетерпеливо предложил Василий.

— Да, конечно, — откликнулся хозяин. — Как я понял, когда вы назвали меня Всеволодом Борисовичем, это не было простой оговоркой, не так ли?

— Совершенно верно, — отчеканил Дубов. — Я с полной ответственностью утверждаю, что вы — бывший директор Старгородского музея Всеволод Борисович Козицкий. И не пытайтесь этого отрицать!

А хозяин ничего и не отрицал — он продолжал возиться с самоваром.

— Нам известно о вас гораздо больше, чем вы думаете, — продолжал Дубов. — Если хотите, я могу рассказать в подробностях, как вы превратились из директора Козицкого в беженца Сидорова.

Сидоров по-прежнему молчал. Но заговорила Надя:

— Погодите, Вася, но с чего вы взяли, что господин Сидоров — это Козицкий? Ведь директор музея пропал без вести, а по официальной версии — погиб…

Дубов поудобнее устроился на колченогой табуретке:

— А вот послушайте. И если я в чем-то ошибусь, то прошу вас, Всеволод Борисович, меня поправить. Когда началась Мордавско-Придурильская война, то музейные ценности, в том числе картины Врубеля, оказались под угрозой: они могли погибнуть при бомбежке либо просто быть распроданы.

— За оружие, — вставила Надя.

— За оружие и боеприпасы, — подтвердил Василий. — Но вы, Всеволод Борисович, этого допустить никак не могли, а потому начали вентилировать вопрос о переправке картин и всего прочего за кордон, а конкретно — в Кислоярск. Однако обстоятельства вынудили вас форсировать события. Но наивный маневр с целью запутать следы не дал желаемого результата — на восточном выезде из города грузовик 33–33 МОР был остановлен отрядом ОМОНа, вашего водителя Костю выволокли из кабины и принялись зверски избивать…

— Он погиб? — вскрикнул хозяин.

— Кто, Костя? Жив и здоров, — успокоил его Василий.

— Слава богу! — прошептал Козицкий. — Я до сих пор не могу себе простить, что оставил его…

— Ну, не упрекайте себя так, Всеволод Борисович, — мягко сказала Надя. — Все равно вы бы ничем ему не помогли, а ведь вам нужно было спасать коллекцию.

— Дальнейшее представляется мне так, — продолжал Дубов. — Поскольку Придурильские руководители не очень-то доверяли своим омоновцам, то им просто было дано распоряжение задержать грузовик и передать спецслужбам, без указания на характер и ценность грузов. Однако омоновцы, начав избивать водителя, так увлеклись своим любимым занятием, что даже сразу не заметили, как вы пересели за руль и уехали. А для «отмазки» перед начальством их командир Мстислав составил рапорт в том смысле, что вы оказали сопротивление и вас пришлось поставить к стенке, а грузовик сжечь. Ну или что-то в этом роде. — Василий отхлебнул чаю из треснувшего стакана и продолжал: — Именно то обстоятельство, что вас считали погибшим, а грузовик уничтоженным, и позволило вам довольно долго и беспрепятственно передвигаться по территории Придурильской республики.

— В мирное время я много ездил по Старгородскому району с лекциями и краеведческими экспедициями, — вздохнув, сказал Козицкий. — И, смею надеяться, неплохо знаю все лесные и полевые дороги. Именно по ним я доехал до этих мест, а ночью пересек Кислоярское шоссе. Тут, сразу за Субботином, находятся заброшенные полигоны — раньше они были на территории двух районов, Старгородского и Кислоярского. Но я знал, что там есть дороги, по которым можно пересечь границу… — Директор надолго замолк. Тогда слово вновь взял Василий:

— То, что вы находитесь здесь, означает одно: переправить ценности через кордон вы так и не смогли. Но это значит и другое: раз вы тут живете под чужим именем, рискуя быть разоблаченным, то ценности не погибли, а хранятся где-то поблизости. Или я не прав?

— Вы совершенно правы, господин Дубов, — спокойно сказал Козицкий. — Просто я подумал, что если вы с такой точностью воссоздали мое бегство из Старгорода, то и найти место, где я прячу музейные ценности, для вас не составит труда. А может, вы его уже знаете?

— Ну, это уж вы преувеличиваете мои способности, — чуть смутился Василий. — Я ничего доподлинно не знаю, лишь могу предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Что касается места… — Василий на минутку задумался. — Скорее всего, это где-то на полигоне. Не так ли?