Hollywood на Хане - [2]

По Европе заскользим…

Хороша игра, а мина —

Это дело наживное,

Основное — наша кино —

Наша — лепта, наша — лента!

Мы начнём, пожалуй, с Тренто —

Место бодрое, живое!

«Горы, бицепсы, герои» —

Там, как раз про всё, про енто…

Это круто для почина!..

Нет чудеснее патента:

Сумма места и момента!..

Одарённы и таланны!

Как страна широки планы:

Станет нашинским Бродвей,

Весь — от пяток до бровей…

Но сперва мотнёмся в Канны —

Пальмовых огресть ветвей,

Хановы залижем раны…

И отправимся за лавром,

Как Ясон и, как Тезей,

В стан врагов, а не друзей:

К минотаврам — динозаврам

В Голливудские казармы…

Мир — арена, Колизей,

Так сражайся — не глазей!

По рассказам, в Голливуде

Всё замешано на блуде

(Не судите строго люди,

Что имеешь — то болит…)

Всё смешалось: кони — люди,

Ноги — руки, губы — груди…

Кто ж там водится в запруде?..

Рок к кому благоволит?

Голливуд, — он многолик,

Путь к Олимпу многотруден,

Там мужик — кремень, не студень,

Что ни личность, то — unique:

Спилберг пламенный бурлит,

Не подвержен порчам, сглазам,

Режет глазом, как алмазом —

Кроит кино-мегалит.

Тарантино там шалит:

Что ни лента, то оргазм!..

Светел криминальный разум,

Многогранен, боевит!

Вуди Аллена плавник

Рассекает гладь баркасом —

Всем на зависть ловеласам

Не увял и не поник!

(Между нами, этот Вуди —

Тот ещё карась в запруде!

Хоть и вырос на Талмуде,

Но — проказник, баловник…

Чуждый хлебу и воде он

Вечно бегает по девам,

И мудя держать в узде он

Не приучен, не привык…)

Впрочем, кто ж его осудит,

Кто осадит, приструнит?…

Там, в прохладе киностудий,

Всё блуждают… то есть блудят…

В общем: бродят — думы будят

Дивы с ножками Лолит

(Целлюлит там не рулит,

Спину там никто не трудит…)

Когда мы туда прибудем,

Начудим, наробингудим,

Всех прижучим, покорим,

Охмурим их и окучим,

Наследим, разгоним тучи

(А скорей — напустим дым…),

Академикам седым

И актёрикам дремучим

Станет ясно, что мы — луч-ч-че!

Что наш фильм сильней и круче,

Что дорогу — молодым!..

И умоется в тоске

Звёздный зал слезой сырою!

Эти Бонды и ковбои —

Все у нас на поводке,

На крючке и на леске!..

И взлечу я налегке

(После Хана — землю рою!..),

И вручат мне перед строем

Не блохарика в мешке

(Что случается порою…),

А на блюде, на доске

— Вот вам «замки на песке»!!! —

Мне, как главному герою,

За кинороман с Горою —

Оскар с «тяпкою» златою

В оттопыренной руке!

Когда кончится шабаш,

И ко мне вернутся силы,

Для себя, себя и милой,

Я отгрохаю шалаш.

Перекрою (что за блажь!..)

Крышу гнёздышка (иль клетки?..)

Каннской пальмовою веткой,

Оскар — у ворот, как страж…

Эх, да здравствует кураж!

Лёха, Оскар будет наш!!!

А ведь я был уверен на сто… нет — на двести процентов, что никогда, НИКОГДА я не пойду вновь на Хан-Тенгри по тому же самому маршруту. Я, вообще, не склонен повторять горы, страны и маршруты, и никогда не понимал людей, проводящих свой отпуск из года в год в одном и том же районе, не важно — горном или курортном. Какого черта, когда Мир велик и разнообразен!.. Так я обычно думаю, хотя, кто знает, быть может именно в таком вот географическом непостоянстве и проявляется некоторая поверхностность чувств и неглубина пристрастий человека… Кто знает…

Так вот, тот, кто рискнул бы поставить все фишки на моё возвращение на Северный Иныльчек, смог бы изрядно поправить своё материальное положение.

Дело в том, что я получил предложение, от которого невозможно отказаться. Я слышал, что такие случаи бывали и прежде, читал об этом в неких книжках, которые, во всех прочих отношениях, не грешили против правды жизни, и даже видел фильм на эту тему, который назывался «Непристойное предложение» с Деми Мур и Робертом Редфордом в главных ролях, но лично со мной ничего подобного прежде не случалось. И хотя суть предложения в моём случае принципиально отличалась от того, что предложил герой Редфорда героине Мур, в главном оба случая были схожи — это были предложения от которых очень трудно, почти невозможно отказаться…

А ведь всегда прежде я рассчитывал только на себя, никогда манна небесная не падала на меня с неба, и в моём возрасте нет уже никаких оснований полагать, что это состояние вещей может измениться. У меня складывалась, почти сложилась уже честная козерожья судьба — никаких поблажек и подарков свыше, что заработаешь — то и съешь…

Сейчас я загляну в свою почту… Это случилось 9 мая — аккурат в День Победы. Победы не моей — я-то как раз в те дни терпел поражение на всех фронтах. Я смирялся с очередным неполучением незаработанного в особо крупных размерах. Отполыхавший пожар был таких масштабов, что смягчать его последствия мне удавалось лишь реками бренди да ворохом стихов Бродского, довольно депрессивных по своей природе, но приводящих уже слегка подогретого человека в то воистину божественное состояние, когда томительный спазм схватывает горло и холодеют кончики пальцев. В общем же, в свободное от Бродского и от бренди время, я, фигурально выражаясь, брёл по выжженной пустыне, ковырял золу на пепелище и — безо всякой уже «фигуральности» — пялился в окно на захламленные, всё ещё непривычные задворки моего нового обиталища.

Моим обычным состоянием на тот момент были стиснутые зубы: тянуть лямку, прорастать, пускать корни и побеги, жить дальше. Моим главным ощущением было ощущение приобретенной свободы, за которую было заплачено втридорога, но которую я, беспросветный, готов был тут же и отдать с приплатой, если бы только… Впрочем, о том ли этот рассказ, да и дело прошлое, хоть и недавнее…