Хоккей: надежды, разочарования, мечты… - [22]

Жизнь, спорт в частности, без споров, отчаянных споров, подчас с обидами, трудно себе представить. Но одного я не понимаю и не принимаю — обращения к игрокам, чтобы настроить их против тренера.

Когда я начинал работу с «экспериментальной» сборной, я многого не знал. Я видел, например, что в часы подготовки к Кубку Канады Борис Павлович Кулагин подходил к борту, подзывал порой то одного, то другого игрока. На что он обращал внимание, что советовал он хоккеистам, я тогда не знал. И только позже выяснилось, что коллега говорил, например, Валерию Васильеву:

— Зачем ты так стараешься? Зачем тебе это сейчас надо?…

А ребята подходили к борту, к Кулагину, они знали, что он — старший тренер сборной, что я — временный человек, что на меня ставку делать не стоит. Долго не рассказывали всего этого мне хоккеисты. Но потом однажды не выдержали, и я узнал то, что знать мне хотелось бы меньше всего.

Твердо убежден, что тренер может говорить со спортсменами только так, чтобы его слова позволено было передать кому угодно, чтобы не было ему потом стыдно. Стоит говорить за глаза только то, что решишься сказать и в лицо.

Положение у меня было в то время… Деликатное? Неясное? Затруднительное? Двусмысленное?… Не знаю, как его и определить. С одной стороны, вроде бы тренер сборной страны. С другой — вовсе и не тренер национальной команды, ее возглавляет Борис Павлович Кулагин. Трудно было не только мне. Нелегко было строить свои отношения со мной и руководителям делегации, и хоккеистам. Вернувшись домой и прочитав все, что писалось о турнире, пришел к выводу, что точнее и откровеннее других определил мое положение корреспондент «Советского спорта» Дмитрий Рыжков. В одном из отчетов он назвал меня «старшим тренером советской команды на Кубке Канады».

Обратили внимание? Старший тренер не сборной СССР, а советской команды, посланной на этот вот конкретный турнир. Одним словом, человек с временным поручением.

И это чувствовали хоккеисты.

Да, общий язык с командой я нашел не сразу. И не только из-за собственных недостатков, как вскоре я понял. Кстати, установление тесного контакта с командой — задача непростая для любого тренера. Это объективная, если хотите, вполне закономерная трудность. И касается это, думаю, не только спорта, но отношений в любом коллективе, производственном или учебном. Работая с командой, я верил, что хоккеисты не могут не увидеть моей заинтересованности в общем деле, не могут не понять, что новый их тренер очень хочет сделать для хоккея как можно больше. И хотя Кулагин повсюду говорил, что у меня нет контакта с хоккеистами, что они мне не верят, не полагаются на меня, что мне не удастся завоевать их доверие, общий язык все-таки был найден.

Доверие завоевать нелегко, и тем более нелегко, если поискам и установлению общего языка еще и мешают.

По возвращении в Москву было сказано, что в экстремальных условиях тренер Тихонов не может руководить командой. Забегая вперед, в начало осени 1981 года, замечу, что на втором розыгрыше Кубка Канады, когда мне никто не мешал, я, кажется, смог справиться со сборной.

«Экспериментальная» команда была для меня полезна по крайней мере в одном отношении: я впервые работал с большими мастерами, и это тесное общение с лидерами нашего хоккея (хотя и не было среди них ярчайших звезд) привело меня к мысли, что некоторые из них отвыкли как от большой работы, связанной со всеми аспектами хоккейной подготовки: технической, тактической, физической (имею в виду хотя бы тот объем, который стал нормой в рижском «Динамо»), так и от высоких требований, предъявляемых к ним не столько тренерами, сколько самим меняющимся на глазах хоккеем.

Более того, я воочию увидел, что лидеры хоккея начисто отвыкли от дисциплины. Не стану сравнивать требования, которые были в сборной при Аркадии Ивановиче Чернышеве и Анатолии Владимировиче Тарасове, поскольку знаю о них все-таки понаслышке, и потом при Борисе Павловиче Кулагине, но то, что я видел, не могло не насторожить. В команде было две дисциплины: одна для маститых, «великих», другая — для «рядовых». Однако этот печальный факт прикрывался успехами, которые приглушали всякую критику в адрес сборной команды, высоко ценимой нашими любителями спорта. Победителям прощалось все. Различных нарушений режима хватало, но, поведя с ними борьбу, я тотчас же натолкнулся на энергичное сопротивление ведущих мастеров. Некоторые лидеры команды полагали, что им дозволено больше, чем их соратникам, пребывающим в сборной на вторых ролях.

И другое, что повергло меня в изумление и уныние, — поразительная отсталость достаточно, казалось бы, искушенных в игре мастеров в тактической подготовке, их неуважительное отношение к теоретической подготовке. Невысокая тактическая эрудиция большинства игроков сборной, которые уже выигрывали по нескольку чемпионатов мира, не могла не озадачить. Остановка в спорте недопустима, немыслима, и потому чемпионам нужно постоянно учиться.

Жизнь идет вперед, не стоит, понятно, на месте и хоккей. Но судя по всему, степень тактической оснащенности игроков сборной не менялась, она явно отставала от требований времени. Именно этим и объясняю я поражение в Вене: в «Штадтхалле» весной 1977 года наша команда, напомню, осталась на третьем месте, от которого советский хоккей уже отвык.