Хохочущие куклы - [4]

В полусне мысли перепутывались с ветками деревьев, тревоги разбухали. Ей казалось, что комната тяжело дышит, расширяется и сокращается мышцами, и духота в комнате то сгущается, то разряжается. Был момент, когда она почему-то полностью проснулась и догадалась, что именно мешает ей заснуть. Муж как раз поднес спящую ладонь к щеке, дернул, будто хотел согнать с лица насекомое, и пробормотал невнятные слова. Заметила, что лоб его блестит от пота. Стерла пот, он недовольно перевернулся на бок и скрутился зародышем, оставив блаженные полосы на месте глаз нераскрытыми. Тогда сердито затрясла его голову. «А-а… что случилось?» – «Послушай, как же мы можем быть женаты, если мы кровные родственники, если ты мой дядя?» – «Спи!» Он снова лег на спину, моментально заснул. На совершенном лице вздрагивали только ноздри, пропуская воздух. Как чудесно смотреть на него спящего! Днем он не казался таким красивым, потому что мимика не оставляла лицо в покое. Прямой нос, правильно сложенные губы, светящиеся внутренним светом. «Все равно мы уедем, уедем, – решила она в утешение, – так далеко, где нас никто не будет слышать». И снова увязла в дыхании стен, в беспрерывном сокращении квадратной диафрагмы. Наверху что-то происходило. Кто-то скреб потолок. На кухне шумно лилась вода. Она скулила под душной тяжестью, в надежде, что муж проснется, но его сон невозможно было нарушить.

В четыре утра телефон Константина, установленный на будильник, наконец заиграл прелюдию до мажор Баха – перегнувшись, заставила замолчать. С облегчением встала; в дверях спальни споткнулась о сумку. «Закрыть окна, перекрыть газ, выключить все электрическое… закрутить, наконец, воду на кухне».

В начале шестого они вышли из подъезда на пыльную от сухости дорогу. «Какой же длинной оказалась ночь!» На вокзале их ждал поезд. Купе, в котором закрылись вдвоем. Вагоны были почти пусты – Саницкие приехали раньше других. Достали бутылку минеральной воды, рядом положили два билета.

– Ну, – спросил он, глядя в упор, – что?

– Скоро поедем. Я днем посплю. Я не выспалась.

Им предстояло провести почти сутки в маленьком купе. Наедине. Странно, что она радовалась этому после стольких дней… лет, проведенных вместе, без посторонних. Кто мог бы их потревожить? Друзей у них не было, разве несколько супружеских пар с работы Константина, с которыми можно было поговорить о незначительных вещах, каких-то дальних землетрясениях. Анастасия не работала, ей совсем не нравилось работать – было несколько попыток. Со стороны мужа она чувствовала молчаливое одобрение своему безделью. А отсутствие друзей-сверстников сглаживало десятилетнюю разницу в возрасте. Их интересы всегда сходились в одной точке молчания.

Качнувшись, поезд тронулся. Она убрала волосы со лба.

– Налей мне воды.

Он мягко улыбался, беря в руки бутылку, приближаясь к ней. Дверца купе, задребезжав, отворилась, и они отпрянули друг от друга, как застигнутые врасплох подростки. В проеме пошатывалась крупная проводница.

– Билетики, пожалуйста, уважаемые пассажиры.

Анастасия посмотрела ему в глаза так, словно речь шла о чем-то чрезвычайно серьезном, но его глаза были светлы. Он протянул проводнице билеты со стола.

– Вот.

– Та-а-к… Нужны будут?

– Что?

– Ну, вы командировочные или нет?

– А, билеты? Не нужны.

– За постель?

– Да-да, конечно. Вот деньги. Без сдачи. Чашечку кофе можно?

– Через полчаса кипяток будет.

Едва проводница вышла, Константин повернул защелку.

– Скоро кофе и постель принесут.

– Кофе в постели… Пусть стучат.

Они лежали на одной полке, тесно устроившись. За окном проплывали, вздрагивая на стыках, заводы, трубы, заборы с непристойностями и именами. Поезд шел медленно.

Еще не стершаяся с сетчатки, проводница покачивалась где-то в глубине других купе, живее, чем неудобно лежащая Анастасия, – молодая женщина со слишком тонкими чертами лица, темными губами и сжавшимися после стрижки в короткие волны волосами.

– Я никогда не прощу тебе, что ты подстриглась, – сказал Константин, проводя рукой по ее голой спине, сквозь расшатанный образ проводницы разглядывая рябые в клеточку стены купе, диваны, истертый коврик на полу, удаляющиеся и опрокидывающиеся в небытие трубы за стеклом.

– Они душили меня. Им оставалось чуть-чуть, – тихо оправдывалась Анастасия. – Особенно когда я не могла спать. Я лежала. Пряди сначала потихоньку-потихоньку обвивали мне шею, а потом – раз!

– Раз?

– Стягивались. Запутывались. Я вырывалась, а они сильнее. И как же я могла бы вырваться, если они из моей головы растут? А тебе ничего, ты спал себе. Ты такой красивый, когда спишь. Хотелось бы мне знать, что тебе снится.

– Мне не снится ничего.

Анастасия увидела свое отражение в рябой блестящей стене и спросила себя, почему она совсем не похожа на мать: у той была здоровая румяная красота с океаном мелких кудряшек. От того, что она не похожа на мать, многое в жизни сомнительно: несколько мгновений Анастасия мучительно переживала зависть к расплывшейся проводнице, у которой там, в каморке, перенявшей ее запах, таилась уютная скрытая жизнь со своими маленькими радостями.

Чего не хватает Анастасии для счастья?