Ходынка - [67]

- Пошли, Иван-царевич! - сказала Надежда Николаевна, взяв ладонь ближайшего мальчишки - мокрого и оборванного. Такая же мокрая девочка сама схватила ее за руку. - Генерал велит в театр.

Зелинский пошел вслед за детьми.

* * *

- Ваше превосходительство, распорядитесь же, наконец, - продолжал цукать Бера неотвязный капитан. - Время уходит. Вы же сами видите: народ задыхается. Куда дальше? Делайте свой долг!

Бер опустил ладони, в которых прятал лицо, и открыл глаза.

По толпе на Ходынском поле гуляли волны, а прежние перекаты ее крика теперь слились в сплошной рёв, похожий на визг свиньи, которую неумело режут за конюшней, - а она вырывается, но не может даже сдвинуться с места, и визжит, и как будто хочет объяснить, почему ее не надо резать, и уже не притворяется дурой, которую работать не заставишь, но силится сказать человеческим языком: "Я больше не бу-у-у-уду-у-у!!!"

- Да-да... Пора - проговорил Бер. - Жребий брошен.

- Господин купец! - крикнул капитан.

- Лепешкин Василий Никола... - начал уточнять тот. Но капитан перебил:

- Вы своих людей предупредили?

- Вон побежал - махнул рукой Лепешкин в сторону буфетов.

Отсюда, с эстрады, было хорошо видно фигурку человека в белой рубахе, бежавшего вдоль цепочки тянувшихся к Ваганькову буфетов. Возле проходов между ними человек на мгновение останавливался, что-то говорил, облокотившись на стену, а потом бежал дальше. Из проходов стали выходить пешие казаки; выйдя, они переговаривались друг с другом. Гонец обежал с десяток буфетов, но вот следом за ним поскакал верховой. Судя по всему, он говорил то же самое, но уже не артельщикам, а казакам - те начали выезжать из проходов на пятившихся лошадях. За казаками принялись выходить и солдаты. Толпа на гулянье загудела и медленно, подталкивая первые ряды, поплыла к буфетам. Просвет между ней и буфетами стал сужаться.

- О, Боже! - воскликнул Бер. - Господа, да ведь они... Боже упаси! Господа, если толпа хлынет с обеих сторон, они подавят друг друга! Как мы раньше не подумали!

- Прикажете отменить? - мрачно и устало спросил капитан Львович.

- Конечно же! - крикнул Бер. - Немедленно отменить!

- Господин купец, вы можете это сделать? - обратился Львович к Лепешкину.

Тот помотал головой:

- Никак не могу-с. Артельщикам сказано, что я картуз сниму и махну. Сигнал такой будет, чтоб начинали. Коли я этого не сделаю, они разбегутся. Уж это верно. Максимов сказал, а уж он своих ребят знает. Уж на что его чтут, только и он не сладит. Плюнут на всё и домой уйдут.

- Это невозможно - сказал Львович, как будто переводя слова Лепешкина Беру. - Толпа уже не поддается управлению. Ни с той стороны, ни с этой. Ваше превосходительство, артельщики уже не слушаются. Представьте, что будет, если толпа без них, сама полезет в буфеты! Вы хотите, чтоб и казаки взбунтовались? Не будьте же бабой!

- Нет! Боже мой, нет! - проговорил Бер. - Где же полиция?

Слово "полиция" прозвучало глухо, потому что он снова спрятал лицо в ладонях.

Артельщики уже вышли из проходов и стояли, глядя в сторону трибуны. Даже издалека, по фигурам можно было оценить степень их усталости, томления, страха. Кое-кто из них поглядывал назад, в проход, а затем мотал головой и крестился, явно желая показать это начальству на эстраде.

- Полиция теперь тоже ничего не сделает - крикнул жестокий Львович. - Эта толпа сейчас живет в доисторической эпохе, понимаете? Bellum omnium contra omnes - война всех против всех!

- Царица небесная, спаси и сохрани! - не выдержал и Лепешкин. С этими словами он, торопливо осеняя себя крестным знамением, снял картуз.

- Болван! - крикнул Львович. Рука его скользнула к кобуре.

Но было уже поздно.

* * *

Солдаты, от усталости почти не замечавшие подполковника - во всяком случае, присутствие Бердяева не удерживало их от грязной ругани, - вытащили вестового на улицу. Вслед за ними, пугливо озираясь, вышел и Бердяев. Он закрыл за собой дверь, но рев толпы теперь проникал в комнату и сквозь дощатые стены.

И даже этот рев заглушил своим криком мужик, привязанный к стулу, когда Командор поднес к его ноздрям стебелек ландыша.

- И это только начало, каналья! - прошипел Командор голосом черного лебедя с красным клювом. - Готовься! Ты меня знаешь! Где касса, шельма? Говори!

Пленник молчал, а слезы градом катились по его лицу и сливались с каплями пота.

- Молчишь? Ну, пеняй на себя!

Командор снова поднес ландыш к носу мужика.

- А-а-а-а! - снова взревел тот.

- Ну вот видишь. Говорить все равно придется - сказал Командор.

Мужик, однако, схитрил. С последним криком он выпустил из себя воздух, но делать вдох не торопился - ландыш по-прежнему щекотал его ноздри.

- Подождем! - кивнул Командор.

Ждать пришлось больше, чем он мог подумать. Прошло минут десять, прежде чем мужик - судя по взгляду, он уже вполне окреп и теперь был готов к волевому поединку - неожиданно сделал глубокий вдох. Рука Командора к этому моменту уже порядочно устала, и ландыш незаметно опустился. Мужик триумфально взглянул за Командора и снова затаил дыхание - запах цветка явно не достиг цели.

- Ах вот ты как... - задумчиво проговорил Командор. - Ну что ж... Смотри не пожалей.