Ходынка - [60]

Шрифт
Интервал

- Смотрите! - сурово сказал Львович Беру, показывая на лежавших отдельно людей - это были преимущественно женщины. - Кто слабее, кто ростом меньше, тех и давят. Насмерть давят, вы видите?

Капитан нагнулся к телу одно из женщин, взял за пальцы руку несчастной и приподнял ее:

- Смотрите, кольцо расплющено, медное!

Бер посмотрел и отвел глаза.

- Распорядитесь же, господин капитан, выпускать тех, кто захочет уйти! - сказал он дрожащим голосом.

- Не так уж много захочет - мрачно проговорил Львович. - Смотрите: они остаются!

Перебравшиеся через ограду действительно не спешили уйти подальше от опасного места. Отряхнувшись и отдышавшись, они подходили к толпе, собравшейся внутри гулянья, и снова принимались ждать, несмотря на пинки, которыми их награждали люди из первых рядов. Впрочем, дрались не все - многие только кричали и показывали новичкам какие-то бумажки.

Обессилевших и обморочных складывали за буфетами. Пара солдат размахивала над их лицами шапками и ладонями. Двум-трем женщинам это помогло: они сидели на траве и, ничего не соображая, пучили глаза на своих спасителей.

- Господин капитан, выполняйте распоряжение - услышал Львович.

Капитан обернулся и увидел сидевшего верхом подполковника Подъяпольского.

- Всех, кто захочет внутрь, пускать беспрепятственно - добавил Подъяпольский. Он обернулся к верховому казаку, стоявшему на полкорпуса сзади, и сказал: - Поезжай вдоль буфетов, передай солдатам: кто хочет уйти, пусть выпускают. Всех чтоб выпускали!

- Господин подполковник, люди внутри возмутятся! - сказал Львович. - Они ведь тоже тут с вечера ждут. Это Народная охрана. Смотрите, билеты свои суют... Считают, что тут для них место. Как бы драка не случилась. И потом, в толпе снаружи подумать могут, что начали раздавать.

- Лучше уж драка - буркнул Подъяпольский. - Выполнять приказ!

Казак поскакал к Ваганькову. Подъяпольский неторопливо поехал в ту же сторону. Вскоре из проходов между буфетами стали выбираться одиночки - мокрые, едва стоявшие на ногах. Обморочные лежали уже возле каждого буфета.

Несколько артельщиков, кучкой стоявших в самом углу, при виде Бера и Лепешкина оживленно заговорили и стали махать в их сторону руками. Один из них, - коренастый пожилой мужик, - жестом осадив остальных, побежал вслед за начальством. Нагнав Лепешкина, он громко, явно с расчетом на Бера, произнес:

- Ну, Василь Николаевич, беда!

- Что такое? - обернулся Бер.

- Буфеты трещат, ваше превосходительство! - тут же шагнул мужик к нему. - Народ уже на крыши лезет.

- Ваше превосходительство, прикажите раздавать! - снова приступил к Беру Лепешкин. - Прикажите, не то они буфеты сломают. Глядите: иные трясутся уже ларьки-то! Это староста, - хлопнул Лепешкин по плечу мужика, - Максимов. Уж раз он говорит, значит точно беда!

Ближайшие к "боевому углу" буфеты действительно вздрагивали. Гул толпы, однообразие которого еще недавно нарушалось отдельными криками, теперь с каждой минутой превращался в сплошной жуткий вой, который лишь на мгновения - будто толпа вновь набирала воздух в единую свою грудь - сменялся прежним гулом.

- Прикажите раздавать, ваше превосходительство! - сказал Львович. - Жертвы будут, это несомненно. Они уже есть. Всё, что сейчас можно сделать, - это начать раздачу. Дальше только толпа будет увеличиваться, и еще неизвестно, насколько. Назначили-то раздачу на десять. Стало быть, и давка увеличится. Распорядитесь же! Ведь люди гибнут. Ну что вы медлите? Это единственная возможность распустить толпу!

Толпа как будто тоже решила произнести свой довод. Едва умолк Львович, она издала пронзительный вопль, тут же разобранный на одиночные крики:

- Колодезь! Колодезь провалился!

- Вот черт! - растерянно произнес Львович. - Неужели... Господи, неужто...

- Хорошо - решился Бер. - Начнем раньше.

Лепешкин перекрестился.

- Господин купец, извольте не махать руками - сквозь зубы сказал Львович. Он снял фуражку и рукавом вытер лоб. - На нас же смотрят. Вас могут превратно понять.

- Передайте артельщикам, что раздавать начнем раньше - произнес Бер.

- Фаддей Федорыч, предупреди ребят - обратился Лепешкин к Максимову. - Так, значит... Ваше превосходительство, не велите ли флаг поднять? На эстраде?

- Зачем флаг? - изумился Бер.

- Их степенство хотят поднять флаг в виде сигнала артельщикам - пояснил Львович. - В знак начала раздачи, верно?

Лепешкин кивнул.

- Ни в коем случае! - сказал Львович. - Неминуемо начнется давка. Его же всё поле сразу увидит. И внутри, и снаружи. Представьте только. Я к этому флагу прямо сейчас солдат с ружьями поставлю. Чтоб и близко к нему не подходили!

- Что ж тогда?

- Ну, не знаю... - замялся Львович. - Может, просто картуз снимите, да помашете?

- Не знаю, не знаю - зашептал Бер. Он развернулся и зашагал к эстраде. - Не знаю, не знаю, не знаю...

- В общем, сами решайте - перекрывая гул толпы, крикнул Львович Лепешкину. Прижимая к бедру шашку, капитан побежал вслед за Бером. - Только не флаг!

* * *

Бескрайняя толпа раскачивалась и гудела, кричала, выла. Иногда редкие порывы ветра на мгновения уносили этот гул, иногда слышалось хоровое пение, но вскоре и оно уступало многоголосому реву. А по головам людей продолжали бежать дети. Господи, сколько же их было - девочек в длинных юбках и платках, мальчишек в картузах и опоясках, в праздничных и часто уже разорванных одеждах!


Рекомендуем почитать
Так велела царица

Как безумная, металась по своей убогой избушке крестьянка, испуганная словами сына. Она то хватала посуду и без всякой цели расставляла ее, то подбегала к своим сыновьям, обняв их, прижимала к себе, шепча молитвы. Слезы отчаяния лились из ее глаз. Девятилетний Ванюша тоже горько плакал, глядя на мать. Лишь Мартын угрюмо хмурил свои темные брови и крепко сжимал свои еще детские руки…


Яик – светлая река

Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.


Капитан Юнкер, будь он проклят…

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Ночи Калигулы. Падение в бездну

Император Гай Юлий Цезарь вошёл в историю под детским прозвищем Калигула. Прожил двадцать восемь лет. Правил три года, пять месяцев и восемь дней. Короткое правление, но вот уже две тысячи лет оно вызывает неослабевающий интерес потомков! Калигула — это кровь и жестокость, золотой дождь и бесконечные оргии. Он шёл к власти по трупам. Казнил друзей и врагов, возжелал родную сестру. Устраивал пиршества, каких не знал Древний Рим, известный свободными нравами. Калигула стал самым скандальным правителем за всю историю великой Римской Империи!


Венценосный раб

В романах Евгения Ивановича Маурина разворачивается панорама исторических событий XVIII века. В представленных на страницах двухтомника произведениях рассказывается об удивительной судьбе французской актрисы Аделаиды Гюс, женщины, через призму жизни которой можно проследить за ключевыми событиями того времени.Во второй том вошли романы: «Венценосный раб», «Кровавый пир», «На обломках трона».


Любовь и корона

Роман весьма известного до революции прозаика, историка, публициста Евгения Петровича Карновича (1824 – 1885) рассказывает о дворцовых переворотах 1740 – 1741 годов в России. Главное внимание уделяет автор личности «правительницы» Анны Леопольдов ны, оказавшейся на российском троне после смерти Анны Иоановны.Роман печатается по изданию 1879 года.