Ходынка - [54]
- У, сучонок! - сдавленным голосом прохрипели из толпы. - Одно слово: ефрейтор. Ребята, вы чего Иуду эту терпите? Мы таких по ночам учили, в потемках. Приказ у него...
Баба молча плакала.
- Сучонок, говоришь? - спросил ее Корчагин, хотя баба все-таки молчала. - Слугу царя чернословить?
- Помогите! - раздался женский крик из глубины толпы. - Христа ради помогите!
Зелинский увидел, как его двойник подошел к ограде, бросил, не глядя, свое ружье куда-то назад, и стал подниматься по жердям как по лестнице.
- Назад! - донесся до него голос Корчагина.
Встав на предпоследней жердине, Зелинский увидел то, что представить невозможно - так же, как, например, невозможно представить скорость света. Но и поверить своим глазам Зелинский тоже не мог. Легче было вообразить, что перед ним ожила панорама с разворота "L'Illustration"[29], ксилография с фотоснимка паломников у Ганга: то же восходящее солнце с вырезанными по линейке лучами, те же пласты тумана, та же часть суши, покрытая однообразным, живым до мурашек по коже, рельефом - человечеством. Оно и теперь продолжало собираться перед глазами Зелинского - полчеловечества, да четверть человечества, да осьмушка, да шестнадцатая часть... Малейшая его доля, молодая баба сейчас стонала в десятке шагов от края толпы. Зелинский не сразу понял, - настолько плотно стояла толпа, - что соседняя с бабой голова принадлежит ее ребенку.
- Отпусти ребенка! - крикнул Зелинский.
Баба помотала головой.
Зелинский увидел, что он взошел на верхнюю жердину, а затем ступил на плечи людей. Жуткий, невыносимый запах, исходивший от толпы, сразу же сгустился до почти осязаемого состояния. Под ногами Зелинского застонали, но не сдвинулись ни на линию. Зелинский сделал еще несколько шагов и нагнулся к бабе:
- Давай его!
Ребенок - это был мальчик лет двух - выпустил шею матери и потянул руки к Зелинскому. Мать зарычала и стала тянуть ребенка к себе, но Зелинский перехватил его за туловище и, наконец, рывком вытащил на поверхность.
- Вот и остался без гостинца - просипел кто-то внизу.
Мальчишка разразился рыданиями. Зелинский протянул руки к матери, смотревшей снизу как из ямы:
- Вылезай!
Не глядя на него, синеликая баба разводила руками - опустить их вниз уже не было никакой возможности - и крутила головой, пытаясь увидеть своего ребенка.
Зелинский схватил бабу за руки и потащил вверх. Не тут-то было: туловище бабы крепко сжимала толпа. Рывок, другой... Безрезультатно, не считая одного надорванного рукава. В этот момент рядом возникла тень. Зелинский поднял голову: Пенязь. Он перехватил у Зелинского другую руку и теперь они потянули бабу вдвоем. Снизу, судя по всему, им решили помочь: со второго рывка баба выскочила наверх так быстро, что под ней с каким-то деревянным щелчком успели сойтись плечи соседей.
Баба была не просто мокрой до нитки - от нее еще и возносились к небу хорошо заметные струи пара. Она шагнула к ребенку, сидевшему на чьей-то голове как на кочке, покачнулась и встала на четвереньки.
- Ползи, вперед ползи! - сказал Пенязь.
Баба между тем растянулась на плечах толпы и замерла.
Спустя несколько минут Зелинский и Пенязь подтащили бабу к ограде. Там Пенязь спрыгнул вниз и, схватив бабу за ноги, осторожно стащил ее на траву. Ребенок пополз следом за ней, но тут из ближайшего к жердям ряда наконец-то поднялись чьи-то руки - с их помощью мальчишку опустили на землю.
Зелинский подошел, теперь осторожно, к ограде. Возле самой ограды стоял ефрейтор Корчагин с непокрытой стриженой головой самой карикатурной лепки. Один глаз Корчагина был выпучен, а веки другого ефрейтор раздирал пальцами, потому что они склеились от размазанной по его лицу крови. Баба, которая просилась выйти, убегала в сторону Ваганькова, подбирая полы красного платья и оглядываясь назад. Толпа внутри гулянья скалила зубы. Возле крайнего буфета стояла, сложив руки на груди, городская барышня в белой кисейной шляпе, похожей на медузу. Она тоже смотрела на Корчагина, но не смеялась.
Зелинский опустил ногу на ограду и начал спускаться, уже без всяких церемоний хватаясь за края чужой одежды. Те же руки, которые спустили на землю мальчишку, помогли и ему. Перед тем, как ступить на землю, Зелинский поднял голову и обомлел. Со стороны Москвы, затянутой туманом, к ним по головам и плечам бежали, оглядываясь и спотыкаясь, дети, десятки детей во взрослой одежде: маленькие мальчики в картузах и сапогах, маленькие девочки в платьях и юбках до пят.
- А вас, Александр, в этом санбенито[30] и не узнать.
Зелинский обернулся: барышня взглядом ощупывала его сапоги. Наконец, она подняла черные глаза и прошептала:
- Боже мой... Боже мой! Кто б мог подумать...
Приказчик Ванька Ожигин сидел на прилавке внутри буфета и мял крохотную гармошку, а та выла, как кот, взятый от скуки за горло, но знавший, что до конца его все-таки не задушат: мяу-мау, мяу-мау, мяу-мау, мя-мя-мя! И снова: мяу-мау, мя-мя-мя! И опять три раза "мяу-мау" и три раза "мя".
Его напарник по бакалейной лавке Афанасий лежал на груде узелков с гостинцами и будто бы спал. Наконец он не выдержал и открыл глаза:
В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Третья книга трилогии – «Невская твердыня» – посвящена кануну «смутного времени», последним, самым мрачным годам правления первого русского царя.
Роман Иванович Иванычук. Мальвы (Текст романа печатается с небольшими сокращениями.)
Хамза Есенжанов – автор многих рассказов, повестей и романов. Его наиболее значительным произведением является роман «Яик – светлая река». Это большое эпическое полотно о становлении советской власти в Казахстане. Есенжанов, современник этих событий, использовал в романе много исторических документов и фактов. Прототипы героев его романа – реальные лица. Автор прослеживает зарождение революционного движения в самых низах народа – казахских аулах, кочевьях, зимовьях; показывает рост самосознания бывших кочевников и влияние на них передовых русских и казахских рабочих-большевиков.
Император Гай Юлий Цезарь вошёл в историю под детским прозвищем Калигула. Прожил двадцать восемь лет. Правил три года, пять месяцев и восемь дней. Короткое правление, но вот уже две тысячи лет оно вызывает неослабевающий интерес потомков! Калигула — это кровь и жестокость, золотой дождь и бесконечные оргии. Он шёл к власти по трупам. Казнил друзей и врагов, возжелал родную сестру. Устраивал пиршества, каких не знал Древний Рим, известный свободными нравами. Калигула стал самым скандальным правителем за всю историю великой Римской Империи!
В романах Евгения Ивановича Маурина разворачивается панорама исторических событий XVIII века. В представленных на страницах двухтомника произведениях рассказывается об удивительной судьбе французской актрисы Аделаиды Гюс, женщины, через призму жизни которой можно проследить за ключевыми событиями того времени.Во второй том вошли романы: «Венценосный раб», «Кровавый пир», «На обломках трона».
Роман весьма известного до революции прозаика, историка, публициста Евгения Петровича Карновича (1824 – 1885) рассказывает о дворцовых переворотах 1740 – 1741 годов в России. Главное внимание уделяет автор личности «правительницы» Анны Леопольдов ны, оказавшейся на российском троне после смерти Анны Иоановны.Роман печатается по изданию 1879 года.