Ходынка - [17]

Николя взглянул на д'Альгейма, пожал плечами и пошел вслед за полковником. Д'Альгейм двинулся туда же.

Мрак, царивший внутри сарая, ритмично рассеивали лучи солнца, проникавшие внутрь в такт качавшейся на одном гвозде доске. Через дыру, которую эта доска прежде закрывала, и сбежали, вероятно, обитатели сарая. Последний из них - маленький невзрачный мужичонка лет двадцати - сейчас болтался в руках полковника Дурнева.

- А что вы, сволочи, тут делали, а? А-атвечать!

- Мастеровые мы... - сумел, наконец, пробормотать мужик, когда Дурнев устал и опустил его на земляной пол, а ворот полосатой коломянковой рубахи перестал мужика душить. - Мастеровые господина Силуянова.

- Полковник, отпустите же его! - крикнул Николя. - Это Савка, рабочий Силуянова, подрядчика.

- Ишь, глаза-то бегают... - продолжал Дурнев. - А дружки его где? Может, вы, господин архитектор, знаете? Где дружки, сволочь? Бабу, небось, всей артелью тараканили? А?!

- Вечеряли мы, вашблагороть.

- Вечеряли... - Дурнев поддал сапогом расстеленную на полу тряпицу: в стену сарая полетели куски черного хлеба и пара луковиц. - Вам бы, сволочам, только жрать, да девок портить. Тебе кто здесь жрать позволил, а? В присутственное место тебя кто пускал?

- Господин полковник! Вы, кажется, постройки осмотреть собирались? - повысил голос Николя.

- Извольте не указывать, сударь! - крикнул Дурнев. Даже в полумраке сарая было видно, как покраснели его глаза. - Я вам не Савка-с! Я при исполнении-с! В казенном месте жрать никому не положено-с!

Не выпуская ворот мужика из левой руки, полковник Дурнев правой обыскал его, ничего не нашел и снова принялся кричать:

- Мастеровые, говоришь? А паспорт где? Паспорт где, сволочь?

- В конторе - просипел мужик - у господина Силуянова.

- Так это у Силуянова. А у тебя что, морда татарская?

Сбитый с толку мужик развел руками.

- А отчего это у тебя щека распухла? Да не эта, другая. На пасеку лазил? То-то я и смотрю. Вечор как раз на Петровских дачах пасеку обокрали. Али зуб болит?

- Не болит, вашблагороть. Это я доесть не успевши.

- Не болит, говоришь...

Дурнев мельком оглянулся на д'Альгейма и Николя:

- Я вас догоню, милостивые государи... Так на пасеку лазил, али зуб болит? Признавайся, сволочь!

- Болит, вашблагороть...

- Ну так я тебя вылечу... Господа, я же сказал, что догоню, - уже не оборачиваясь, глухо проговорил, почти промычал полковник Дурнев.

Он сунул руку в карман кителя и достал маленькие блестящие щипцы.

- А ну, рот открой!

- Владимир Владимирович! - проговорил д'Альгейм. - Это надо прекратить!

- Каким образом? - испугался Николя. - Он же сказал, что при исполнении...

- Господин полковник! - тонким голосом крикнул д'Альгейм. - Извольте прекратить это безобразие!

- Шире! Шире открой! - кричал Дурнев. - А ну! Баба рязанская!

Мужик взревел нехорошим, животным голосом. Грязные ступни его ног снова зависли над земляным полом - зуб явно оказался коренным.

- Прекратите! - закричал д'Альгейм. - О, боже!

Архитектор Николя схватился за голову и выбежал прочь, на волю, туда, где пели жаворонки.

Рев мужика перешел в хрип, но вдруг и хрип прекратился. Рука полковника Дурнева взлетела вверх и мужик кулем осел на пол.

- Ну вот, а ты говорил... - пробормотал Дурнев.

Он подобрал с пола фуражку и шагнул к двери. Проходя мимо д'Альгейма, Дурнев посмотрел сквозь него мутными красными глазами. К вискам полковника прилипали колечки мокрых волос.

- И не смейте, сударь, учить р-р-р-русского человека! - прохрипел он. - Я при исполнении. Двадцать шесть лет верой и правдой служу я государю моему! А вы нашего дела не знаете-с.

* * *

На столе стояли самовар, чайник, стаканы, тарелка с толстыми ломтями ситного хлеба, тарелка с сахаром, бутылка водки, две бутылки сидра и пара керосиновых ламп с отражателями. За столом сидела коротко остриженная барышня в очках с круглыми синими стеклами. Она пересчитывала куски сахара и пела:

- Alons enfants de la patrie... le jour de gloire... Чёртова дюжина... est arrivée!... Хватит, но только если Энский не притащит свою зазнобу. Но чёрт с ней, отдам свой... Alons enfants de la patrie...[14]

- Да будет вам одно и то же, право! - взмахнул руками молодой человек в студенческой тужурке, сидевший на стуле у стены. - Не знаете дальше - пойте что-нибудь другое! А лучше вообще не пойте! Удивляюсь, чему вас в консерватории учили! Нешто разве петь "Alons enfants" с обывательскими, мещанскими модуляциями! Да-да, с мещанскими! "Окрасился месяц багрянцем"!

Молодой человек встал и начал ходить за спиной барышни. Его отражение в самоваре стало то увеличиваться и приближаться с угрожающей быстротой, то столь же быстро уменьшаться.

- Базиль... Базиль, раньше ты не говорил таких слов... - горестно прошептала барышня.

- А вы раньше так не пели! Вы раньше иначе пели! Право же, это невыносимо!

Прижав к вискам кончики вытянутых пальцев, молодой человек бросился к двери, но тут же вернулся и произнёс:

- Идёт!

- Базиль, ты мерзишь мною... - продолжала барышня дрожащим голосом.

- Он идет, Ольга! Вы что, не слышали?! Извольте отбросить сантименты! Дулин пришел, а она, видите ли, со своими сантиментами! Прекратите сантименты сейчас же! Douline est arrivée!