Ходи невредимым! - [35]

– Проповедую Иерусалима радость! Ликуйте, люди града божия! Взыграйте, врата и стены Сиона!

Попик с редкой бороденкой, трясущейся, как клок пакли на ветру, наступал на степенного купца, который, оторопев, тяжело пятился в своей пудовой шубе на куницах.

– Бесчиние творишь, лихоимец! – наседал с кулачонками попик. – Заторговался, пес ярмарочный! За поминовение души христианской – алтын с гривной! Христопродавец! Пакость вселенская! Голопуп!

– Не сходно – не сходись, а на торг не сердись! – отмахивался шапкой купец. – Тьфу! И взапрямь: ехал Пахом за попом, да убился о пень лбом!..

– Не скупись, вдовица! – рявкнул высокий дьякон, похожий на оглоблю, поднося ко рту калач. – Прибавляй, а то закушу!

– Ну и пускай кушает, может, голодный? – посочувствовал Гиви, выслушав перевод толмача.

Но толмач разъяснил, что обедня угодна богу, когда ее служит поп натощак, а проглотит хоть крошку – сила из молитвы как пар рассеется.

– Блаженна будешь, – не унимался дьякон, – накинь на свечку! Спасешься от блуда и прелюбодеяния! Аминь! – И крякнул от удовольствия, уставившись на крутую грудь вспыхнувшей вдовицы.

– Ух, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!

– Вспомянем об антихристе – и о воскресении из мертвых! – увещал всхлипывавшую женку поп в железной шляпе, с медной иконкой на голой груди, потрясая цепями. – И яко суетно житие человеческое, и яко смерть сон и от трудов покой есть. Приближается время покаяния, все же настают дни очищения!..

Вдруг откуда-то хлынула толпа. Кто-то загоготал, кто-то свистнул. Стуча колодками, высыпали «воровские люди». Толмач словоохотливо разъяснил:

– А люди они сермяжные, бежали от кабалы, кормились в мире; служили в разруху где-то с казаками, а показаковав, били царю челом, да поплатились ребром…

Влекомых толпой Дато и Гиви словно прибоем выплеснуло на Варварский крестец.

Решительно уцепившись за почерневший столб деревянной звонницы в виде гриба, «барсы» чуть не сбили с ног дородистых монахинь, жаривших на выносных очадях блины и оладьи и бойко ими торговавших.

Неожиданно над головами «барсов» рванулись колокола, и они едва успели пригнуться. Чуть не задев Гиви лаптями, над ними, держась за длинную веревку, с хохотом пронесся плосколицый звонарь с язвиной на правой щеке. Долетев до бревенчатой площадки, он ловко перевернулся, вскинул к небу бороденку, задергал четыре веревки, взнуздавшие медные языки, и, подмигивая красно-карим глазом, стал приплясывать в такт трезвону:

– Эй, народ честной, царь-колокол что за колоколишка, погляди-ка на наши колоколища! – И снова, с силой оттолкнувшись, метнулся в полет, а за ним – разноголосый звон.

Но Гиви, успев отскочить, чуть не налетел на божедома, стоявшего перед рядом открытых гробов. Надрываясь, божедом призывал опознать мертвецов, лежавших в гробах, и взывал:

– Будьте жалостливы, подайте милостыню на погребение!

– Знаешь, Дато, – прошептал Гиви, – сколько сам живых ни убивал, а от такого сон можно потерять.

– Бездомные мертвецы страшнее страшного, – вздохнул Дато.

– …и теперь всяк сиротку изо-би-и-и-дит! – вопила над гробом одутловатая женщина в рваном тулупе.

– А вот всякая кислядь! Пирожки с кашей!

– Огурчиков кому? Оближешь – рай увидишь!

– Гуси в гусли, утки в дудки, вороны в коробы, тараканы в барабаны! – приплясывал тут же возле гробов гусляр, распахивая вишневый зипун и подбрасывая черную шапку с пухом.

– Чтоб тебя иссушила скорбь неисцельная! – обрушилась на гусляра старуха, смахивая с себя черную шапку с пухом. – Чтоб тебя сгрызла скудость последняя! – И, не меняя голоса, затянула: – Подай кус Христа ради! Милостыня отверзает врата рая! – Тыкая обрубком пальца на богданов – младенцев-подкидышей, ревущих в стоящих перед ней лукошках, стала злобно в кого-то вглядываться, словно узрела родителей подкидышей: – Каина сын батька, Каина дочь матка, подайте своему дитятке! – И, плюнув кому-то вслед, заголосила: – Сердобольный народ, обернись на горе: босы! наги! не прикрыты ниточкой! Брось в лукошко на пропитание ангелочков, в рождении своем не повинных!

Едва успели «барсы» опустить горсть монет в лукошко, как им прямо в уши загундосили калики перехожие: бродячие слепцы, певцы Лазаря и Алексея-человека божия:

Как во го-o-po-де во Иеру-са-а-л-и-и-ме

Го-о-сподь бо-ог на змия раз-гне-е-ва-а-лся-а…

Откуда-то вынырнул лоточник, заломил шапку набекрень и завертел перед щедрыми чужеземцами сахарных лебедей:

– Подкидывай деньгу в печь! Топи жарче!

Толмач вскинул руку, и вмиг, словно из-под земли, вырос караульный стрелец и дал лоточнику по загривку.

На грудастом коне врезался в толпу дьяк Холопьего приказа, зашикал на весь крестец, забасил:

– Кабальная девка Феколка, приноси богу покаяние, а государю вину свою! Эй, православные, учиняю розыск! А снесла сия девка от Панова Буяна, человека князя Ивана Васильевича Голицына, шапку золотную женскую, цена шапке пять рублев, да крест золотой, да перстень золот с яхонтиком, да телогрею женскую белью под дорогами под желтыми, нашивка – пуговки серебряны золочены, цена десять рублев. А приметы ee: плосколика, нос вздернут, глаза красно-серы, волосом брови русы, на правой щеке знамечко черненько, ростом средняя. На ней шуба баранья одевальная да шапка желтая киндяшная на зайцах…