…Тем не менее никто не может гарантировать, что эта защитная функция сработает в отношении меня, так что во время «праздничной церемонии» в комнате Рины-семпай я ограничился двумя бокалами виноградного вина. Однако семпай по такому поводу открыла бутыли, хранившиеся более ста лет, так что мне, человеку, абсолютно не разбирающемуся в вине, пришлось громко заявить, какое оно замечательное. В общем, самоограничение потребовало от меня немалой силы воли.
Мы с семпаем, Юджио и Голгоссо-семпаем беседовали вчетвером – о прошедшем годе, о том, кто что думает о выпускных и промежуточных экзаменах, о навыках мечника и дуэлях. Время летело быстро, и совсем скоро оказалось, что до комендантского часа общежития младших учеников всего 15 минут.
Я с неохотой покинул общежитие элитных учеников и вместе с Юджио вернулся к себе. Юджио был настолько пьян, что заснул, едва войдя в комнату; я оставил его и направился к своей цветочной кадке. День отдыха или не день отдыха, а поливать зефирию я обязан. Спустившись по лестнице на первый этаж, я открыл дверь в цветник.
Пока я укладывал Юджио на койку и убирал черный меч в ящик, последние лучи солнца исчезли с небосвода, и все вокруг окутала ночь.
Я прикрыл глаза и медленно впустил себе в грудь прохладный ночной воздух, насыщенный ароматом анемонов, – и тут же невольно нахмурился. В воздухе было еще что-то, кроме аромата цветов… еле заметный, но какой-то липкий животный запах. Мне показалось, что я его узнаю… такой же я ощущал вчера во время ужина. Но здесь этому запаху просто неоткуда было взяться.
Я резко распахнул глаза и сфокусировался на тропе, делящей цветник надвое. Из темноты вынырнули два силуэта. Они были в серой униформе, как и я, – в форме младших учеников. Однако они расстегнули на груди пуговицы три, не меньше, явно хвастаясь перед окружающими своими рубахами кричащих расцветок. В рубахе липкого, блестяще-красного цвета был Райос Антинос; в чуть флуоресцирующей светло-желтой рубахе – Умбер Зизек.
С чего это они, не нагруженные обязанностями цветовода и никогда прежде не проявлявшие интереса к выращиванию цветов, заявились сюда… Едва эта мысль родилась в моем мозгу, меня охватило плохое предчувствие. Сделав лишь шаг из западной двери общежития, я застыл столбом. Райос и Умбер подошли ко мне и остановились где-то в метре.
– Ну надо же. Какое совпадение, ученик Кирито.
Райос говорил хитрым… но грубым голосом, полным скрытой злобы.
– А я уж хотел тебя искать. Это сбережет усилия.
Умбер, стоящий позади него, энергично хихикнул, привнеся мелодичность в слова своего напарника. Я повернулся к Райосу и негромким, холодным голосом произнес:
– …Чего тебе надо?
При этих недружелюбных словах лицо Умбера дернулось, но Райос жестом правой руки остановил его и ответил:
– Конечно же, я хочу поздравить тебя с великолепным поединком. Кто бы мог подумать, что слуга, получивший наказание, сумеет свести вничью бой с Левантейном-доно!
– О да, да, верно. Эти игрушечные приемы доставили господину первому мечу немало хлопот.
– Ку-ку-ку, – в унисон захихикали они после этих слов. Я поинтересовался еще тише:
– Вы хотите меня похвалить или продать бой?[15]
– Ха-ха-ха. Как такое возможно? Благородный дворянин никогда ничего такого не продаст крестьянину! Хотя иногда даем так, ха-ха!
Снова весело посмеявшись, Райос потянулся левой рукой в карман своей формы и вытащил что-то длинное и тонкое.
– В награду за твою игру… прости, за доблестную дуэль… позволь преподнести тебе вот это. Ты просто должен это принять.
Райос шагнул вперед и сунул это что-то в нагрудный карман моей формы.
– …Что ж, позволь откланяться. Сладких снов, Кирито-доно.
Прошептав эти слова в упор, Райос ухмыльнулся. Качнул своей блондинистой шевелюрой и пошел к общежитию. Умбер двинулся за ним. Проходя мимо меня, он приблизил лицо к моему и сказал:
– Только не очень зазнавайся, крестьянин без фамилии.
Оставив эти слова, он пошел догонять Райоса.
БАМ! Эти двое зашли в здание и громко хлопнули дверью; все это время я был не в силах двинуться с места. Потому что –
То, что Райос сунул мне в карман, – это был бутон почти синего цвета, вот-вот готовый распуститься. Заледеневшей правой рукой я достал его и уставился.
Нежный стебелек был безжалостно оборван; и это не был один из «четырех Священных цветов», растущих на клумбах. Это была коренная жительница Западной империи зефирия, которую я, сколько бы неудач меня ни постигало в этом году, изо всех сил пытался вырастить.
Едва поняв это, я заскрипел зубами так, что едва не сломал их. Будь сейчас при мне меч, я, вполне возможно, бросился бы в общежитие и нашинковал Райоса и Умбера на мелкие кусочки. Крепко сжимая в правой руке синеватый бутон, я помчался вглубь цветника. Мимо пресечения дорожек, потом к навесу у внешней стены. Глаза сразу нашли белую фарфоровую кадку рядом с навесом.
– …Аа, аааах…
Лишь этот хриплый стон вырвался из моей глотки.
23 побега зефирии, проросшие из семян, которые я купил у торговца пряностями, – побеги, не растущие обычно в чужой стране, но готовые уже распуститься, – все были безжалостно перерублены посередине.
