Хочу женщину в Ницце - [210]

– Тогда зачем он столько лет добивался расположения Жаклин Кеннеди?

– Как принято сейчас говорить: ничего личного, только бизнес! Он следовал своему правилу и повторял везде, что «лучшая женщина – та, которую больше никогда не увидишь». Что до Джеки Кеннеди, то он воспринимал ее не иначе, как продажную женщину и добивался не любви, а ее согласия на интимные отношения, что не одно и то же. Впрочем, она тоже не испытывала к нему никаких чувств. По происхождению она была француженкой и потому выросла в твердом убеждении, что замуж выходят ради больших денег. После смерти мужа ей достался по ее меркам полунищий пенсион в сто тысяч долларов от американского фонда. Не мне вам говорить, что настоящая страсть француженки – это деньги. Жаклин требовала от Онассиса за развод 20 миллионов. Сам Аристотель считал, что этих денег она не стоит, к тому же именно она, как ему казалось, наградила его какой-то венерической болезнью, от которой он в конце концов умер. Тем не менее после долгих споров и препираний с дочерью Онассиса Кристиной та все-таки не выдержала, и Джеки свое урвала, заполучив единовременно 26 миллионов долларов, плюс пожизненный пенсион в размере 150 тысяч, а также антиквариат, который впоследствии продала за 34 миллиона.

Элла Андреевна больше не задавала вопросов и безмолвно смотрела вдаль через открытое окно на мерцающий маяк. Мой мобильный уже давно разрывался у меня в кармане, требуя ответа, и не замечать этого было глупо, поэтому я извинился перед своей собеседницей и сказал в трубку

– Oui.

Это была Клер, которая в очередной раз просила уточнить дату отлета моей гостьи.

– Завтра, – сказал я коротко, – дневным прямым рейсом, – и отключил мобильник во избежание повторного звонка. – Эти француженки… – Я в отчаянии махнул рукой.

Взгляд Эллы Андреевны был на редкость заинтересованным, как у мамаши, пронюхавшей про новые отношения сына. По ее глазам было видно, что она жаждала откровений, сняв маску сдержанного воспитателя.

– Совсем недавно здесь была одна девица, – замялся я в нерешительности, – но скорее это исключение. Кстати, в доме ее отца такой же хаос от антикварного барахла.

– Вот как? – улыбнулась Элла Андреевна, довольная хоть таким признанием.

– Нет-нет, ничего такого, что вы можете подумать! – я пытался притушить любопытство некогда безучастного эксперта.

– Да ладно… – вдруг, как девчонка, сказала она, заставив меня рассмеяться.

– Скорее, этот визит был совершен из вежливого любопытства, хотя до сих пор его мотив мне не конца понятен.

– Нет, Денис, она вам не безразлична! – решительно, без тени сомнения сказала преподавательница.

– Ну почему вы так решили?! – воскликнул я раздраженно, но осекся и, помолчав, признался: – Хотя, если честно, я о ней стал думать и не нахожу этому объяснения. Она необычная, озорная. Мне с ней не скучно, точнее, – добавил я, – становится не скучно.

– Не валяйте дурака, Денис, время быстро летит, а вам уже 28. Если есть люди, с которыми вам не скучно, старайтесь быть с ними. Общение – это то, чего вам сейчас не хватает. Любовь может быть разной, но только не скучной, иначе это что-то другое.

Она говорила и одновременно наспех подкрашивала губы в ярко-сиреневый цвет с перламутровым оттенком, прекрасно гармонирующий с ее костюмом. Посвежевшая и помолодевшая, она была явно довольна собой и снова и снова смотрела на себя в большое зеркало.

– Эта француженка должна быть непременно яркой, если хочет вам понравиться. Я угадала? – Элла Андреевна смотрела на меня в упор, не мигая.

– Все наоборот, – сказал я, – даже какая-то нелепая. Косметикой почти не пользуется, и одежда на ней несуразная. Грешным делом я поначалу засомневался в ее ориентации. Оказалось, опасения были напрасны, к тому же она из приличной семьи.

– Все понятно. А ноги у нее стройные?

Она задала неожиданный для меня вопрос, наверное, вспомнив разговор про Онассиса.

– Под теми штанами, в которых она вечно ходит, не поймешь.

– Ну правда, классные? – она продолжала настаивать.

– Я же говорю, она всегда, как Ангела Меркель, ходит в брюках, – и, опустив глаза, добавил, – как, впрочем, и вы.

Элла Андреевна вслед за мной опустила голову, обводя взглядом большой холл.

– Я смотрю, Денис, вы продолжаете изучать историю. Всюду книги, учебники и разбросанные по углам листы бумаги.

– Да какой там! – махнул я рукой, не соглашаясь с предположением учительницы. – «История ничему не учит, только наказывает», – говорил Ключевский. Я устал поучать других и наказывать себя. Хочу просто познать себя, как бы нелепо здесь это ни звучало.

– Нет, Денис, для начала научитесь просто любить.

– Кого это? – я недоверчиво нахмурился.

– Женщину. Да-да, женщину. Это не просто, поверьте, если не путать любовь с сексуальным удовлетворением.

– А потом?

– А потом как-то все остальное приложится.

В тот вечер мы больше не проронили ни слова.

В день вылета обедать Элла Андреевна не стала, сказав, что поест в самолете, поэтому чек-аут мы произвели без задержки. Дорога в аэропорт была не утомительной, и машину удалось припарковать почти рядом со входом. На регистрации было совсем безлюдно, да и багаж ее оказался скромным. На прощание я протянул Элле Андреевне маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом, которую вытащил из кармана.